Коршун и горлица (Орел и голубка)

Оказалось, что она просто запуталась в колючем кустарнике. Жена этого человека воззвала к суду, сосед смягчился, но закон был неумолим. Даже калиф ничего не мог сделать в данных обстоятельствах, и приговор привели в исполнение.

Кадига пошла наверх и остановилась возле спящей женщины. Лицо ее было восковым, а дыхание — затрудненным. Судорожные движения горловых мышц во сне сопровождались испуганными подергиваниями бровей. : Кадига могла бы начать составлять собственное средство для Сариты, но интуиция, основанная на том, что она знала о действии этого яда, подсказала ей, что его действие зашло уж слишком далеко, чтобы его можно было обратить просто прекращением его приема. Если кто-нибудь и сможет что-нибудь сделать, то только Мухаммед Алахма, врач калифа. Но как сказать ему правду, не рискуя…

Сарита зашевелилась во сне, схватившись руками за горло и застонала. Неужели она будет вот так стоять и наблюдать за тем, как она умирает?

Кадига повернулась и почти бегом побежала по лестнице. Совесть продолжала бороться в ней со страхом.

Абул вернулся в башню в середине дня. Он оставил гостя в гостиной с Айкой. Там она сняла с лица покрывало, поскольку находилась в компании мужчины из своей семьи. Ее сопровождала женщина, которая молча стояла на некотором расстоянии от них, пока они разговаривали, сидя на диванах, стоящих посредине комнаты.

Абул попытался восстановить внешне дружественные отношения с гостем. Калед, казалось, хотел того же, оба слишком сильно были затянуты паутиной общественных отношений, чтобы позволить себе проявить обоюдную неприязнь. Но Абул понимал, что гость обижен и возмущен, и что это возмущение и обиду он передаст тестю, вместе со всеми подробностями этой истории, расскажет ему и о христианской наложнице неподобающего вида, и о его влюбленности, приводящей к потворству и послаблению по отношению к ней. Абул не знал, что может сделать для того, чтобы предупредить последствия этого. Он не мог изменить Сариту и сделать ее похожей на женщин Альгамбры. Однажды он попытался и чуть было не потерял ее. Вот и в это утро он ничего не мог сделать, ничего, кроме как защитить ее, хотя и не знал к чему это приведет.

Мог ли он попросить ее быть более осторожной? Но она могла воспринять такую просьбу как оскорбление. Он любил ее такой, какая она есть, так какое право имел он просить ее притворяться, чтобы избавлять его от неловкости на публике? Возможно, он не является никем другим, кроме как глупцом, одурманенным любовью, каким его, безусловно, попытается выставить Калед. Но он совсем не был уверен в том, что его волнует, что подумают о нем люди.

Глава 16

— Вот ответ на записку моего отца.

Айка аккуратно свернула пергамент в трубочку и отдала его ожидавшей Нафиссе.

— Смотри, чтобы тебя никто не видел.

Как будто она сама об этом не беспокоится, — подумала Нафисса насмешливо, кланяясь и принимая от своей госпожи пергамент. Уж наверное, госпожа Айка совершенно уверена, что она постарается сделать так, чтобы об этом поручении никто не узнал. Если кто-нибудь в стенах Альгамбры проведает о том, что она способствует тайной переписке предательского характера, ее тут же приговорят к смерти, несмотря даже на то, что она не более чем слуга и не может ослушаться приказа.

Айка подошла к окну, из которого могла видеть ускользнувшую Нафиссу.

На небе висела полная луна, освещавшая пространство хрупким, серебряным светом, столь непохожим на летний — золотой и обильный.

Ночь, казалось, становилась прохладнее от лунного света, а заснеженные горные вершины подступали еще ближе, тем самым как бы еще сильнее остужая воздух.

Во дворце царила полная тишина, стояла глубокая ночь, и только часовые на башне хранили бдительность. Ее дядя с друзьями, вероятнее всего, отдыхают, если только не находятся сейчас в объятиях альгамбрских гурий. Подобные увеселения были всегда доступны для гостей.

А Абул? Он тоже сейчас в объятиях гурии? Теперь уж недолго ему там находиться, — подумала Айка с удовлетворением. Бобдил рассказал ей о ссоре, которая произошла сегодня утром из-за этой женщины, и дядя намекнул ей о том, что сердится на Абула, хотя и сделал это невероятно тонко, так что ее молчаливые слуги ни о чем не догадались. Но Айка поняла, что зерно обиды упало на удобренную почву и должно было скоро пустить корни вражды.

А ее отец прислушается к Каледу.

Она отошла от окна, слишком возбужденная и полная триумфа, чтобы спать. Пока еще рано было считать цыплят, но яйца были уже теплыми.

В башне Абул лежал возле Сарита. Он думал, что теперь она заснула, но до этого она очень долго бодрствовала. Он положил руку ей на бедро. Не последовало никакого ответа с ее стороны, никакого, даже непроизвольного подергивания кожи, которое всегда следовало за его прикосновением.