Кортес

— Ах, чтоб вас, падре! Оставьте этот тон. «Деяния», «для каждого христианина», да ещё «благонравного»!.. К чему это между старыми друзьями? Задачу свою вижу не в том, чтобы служить примером, а в том, чтобы добросовестно воссоздать историю покорения Мексики. Не желая выпячивать собственную роль в этом предприятии, все-таки хочу заметить, что мы имели дело с силой, не имеющей себе равных в Новом Свете. Братьям Писарро, Бальбоа, тому же Монтехо далеко до тех славных дел, которыми я прославил святую веру и его величество короля. Хотелось бы, чтобы именно в таком духе будущие поколения читали о нашем походе на Теночтитлан. Началом его можно считать уничтожение кораблей. На эту меру я пошел вынужденно, так как за почти годичный срок пребывания в теплых морях деревянная обшивка износилась до такой степени, что мореплавание на этих посудинах стало представлять серьезную угрозу для людей. Поработал и жук-древоточец. Поверьте, падре, это был трудный выбор… Либо вернуться на благословенные берега Кубы под сень рассудительного губернатора Диего де Веласкеса. Посоветоваться с этим достойным человеком, поговорить с ним по душам… Жаль, что он невзлюбил меня — по-видимому, поверил наветам злых людей, которые мечтали поссорить нас…

О чем это я? Да-а… Вернуться на Кубу в лапы… Нет-нет, под сень… ну, и так далее насчет Веласкеса. Это место, падре, вы постарайтесь изложить особенно изысканным стилем.

Либо потопить корабли и остаться один на один с жестокосердным, исполненным коварства Мотекухсомой, которому наше пребывание в его владениях было как кость в горле. На что мы, горстка храбрецов, могли надеяться в этом чужедальнем краю, среди орд язычников и пожирателей человеческой плоти? Только на бесконечную милость Господа нашего Иисуса Христа и Девы Марии, на крепкие руки, на наше оружие, закаленное в боях с неверными. Вот, примерно, в таком духе, падре… Конечно, желательно убрать излишнюю напыщенность и неуместные риторические обороты, но в целом мне нравится. Это то, что нужно Испании. И пожалуйста, побольше о моем милосердии, а то оно как бы остается в тени других доблестей, какими наградила меня природа.

Гомара от души рассмеялся.

— Вы всегда умели привести меня в хорошее настроение, сеньор Эрнандо. Как бы не донимали вас болезни, вы не устаете шутить. Причем, очень тонко… А стиль! Каков стиль!.. «На что мы, горстка храбрецов, могли надеяться в этом чужедальнем краю, среди орд язычников и пожирателей человеческой плоти?» Прекрасно! Вам самому следует изложить историю завоевания Мексики.

— Ну, падре, хватили! Я старый, больной человек. Жить осталось совсем немного. На этот раз я не шучу, святой отец. Поэтому мне всегда приятно видеть вас, моего летописца. Рад, что мои шутки для вас не пустой звук. Не то, что в кругу придворных, где каждая собака считала своим долгом укусить победителя Мотекухсомы. Желаете, я расскажу анекдот, который приключился со мной в Мадриде. Какой-то наглый, приближенный к трону рифмоплет поинтересовался — правда ли, что во время обучения в университете я пробовал свои силы в стихосложении. Я подтвердил справедливость этих слов. Этот негодяй решил посмеяться надо мной в присутствие дам — спросил, что не по причине ли их непригодности я подался в конкистадоры?

Дон Эрнандо на мгновение примолк, потом улыбнулся.

— Знаете, что я ответил, падре? «Уверяю вас, сеньор стихотворец, будущий летописец непременно найдет в моих стихах некоторые достоинства. Догадываетесь почему? Потому что их написал Кортес!» Ладно, хватит об этом. На чем мы остановились?

— К вам пришли кормчие и заявили, что необходимо срочно принять решительные меры. Еще неделя-другая, и на этих гробах нельзя будет выйти в море.