Кортес

— Вот так, ребята. Стоит нам только показать пятки, как тласкальцы сочтут, что мы струсили, и навалятся всем войском. Я много раз обдумывал такой поворот событий. Уверен, и на этот раз мы их сомнем, но как только оставим Тласкалу, в ту же минуту на нас нападет Мотекухсома. Вот какая диспозиция — двадцатитысячный корпус ацтеков стоит возле Холулы. Большое войско группируется неподалеку от Чолулы. Это в двух дневных переходах от нашего маршрута. Причем двигаться они будут по своей местности, от поселения к поселению — значит, и снабжать их будут вдоволь. Не то, что нас. Вот когда мы попадем в полосу непрерывных боев, из которой нам живыми уже не выбраться. До Веракруса не доберемся. В горах они устроят засады. Тотонаки и прочие прибрежные племена, чтобы только добиться прощения у Мотекухсомы, вмиг повернут свои копья против нас. Так что это путь в никуда. Другое дело, Теночтитлан…

Все присутствующие невольно разом захохотали. Громыхнули так, что птицы снялись с ближайших деревьев и закружили в небе. Смеялись долго, от души… Кортес тоже начал вытирать слезы от приступов нестерпимого смеха. Я даже на землю сел. Стоило кому-нибудь в толпе повторить: «Теночтитлан», как новый взрыв хохота сотрясал округу. К нам поспешили удивленные солдаты — так и собрались кучкой, не понимая, отчего так весело ржут их товарищи, когда вроде бы и смеяться нечему. Начали подтягиваться и местные торговцы. Эти разглядывали нас, разинув рты.

Наконец дон Эрнандо, в последний раз промокнув глаза батистовым платочком, продолжил.

— Я и говорю — другое дело, Теночтитлан. Тласкальцы больше не нападут на нас, они уже ищут мира. Тоже самое будет и ацтеками. Они не посмеют выйти против нас на бой.

— Почему же не посмеют? — удивился Седеньо. — Что их может напугать?

— Крест святой и правда, которую мы несем с собой!

— Конечно, — завертел головой Седеньо, — животворящий крест — великая сила, однако…

— Никаких однако, ребята! У нас нет выбора — только вперед. Я обещаю вам, что не тронусь с этого места, пока не заключу мир с Тласкалой. Это будет хороший мир, крепкая опора на будущее. Седеньо, Рохас, Берналь, Кристобаль…

Он назвал ещё с десяток имен, сейчас уже всех не упомню, и на сутки освободил нас от всех воинских повинностей.

С тем и разошлись. Смех смехом, однако неуступчивость Кортеса вызвала глухое раздражение среди солдат, особенно среди тех, кто владел какой-либо собственностью на Кубе. С другой стороны, тому, кто участвовал в подобных экспедициях, было ясно, что капитан-генерал прав. Возвращение смерти подобно. Стоит только индейцам почувствовать слабинку в наших рядах, смятение в наших душах — наша песенка будет спета. Они задавят нас числом. Однако и столица ацтеков внушала не меньший ужас. Никак у меня, например, не умещалось в голове, почему Мотекусума медлит? Как он до сих пор терпит наше присутствие на своей земле. Крепко шибанули нас мавры в родной Испании, но ведь никто добровольно не шел им в полон! Те, кто склонил головы перед нехристями, кто перешел в чужую веру, так и были названы ренегаты! Кто их поймет, индейцев, чего они ждали?

Вот уже полвека прошло, а меня до сих пор мучает эта загадка. То встречали нас с цветами и гирляндами, «богами» называли, то вдруг озлобились, бросились воевать, но было поздно.

* * *

После этой встречи Кортес до вечера не мог найти себе места. Укрылся в палатке, объявил, чтобы его не тревожили. Донна Марина на свой страх и риск прошла в шатер, приблизилась к кровати.

Дон Эрнандо не спал — лежал на спине, закинув руки за голову, и бездумно смотрел вверх.

— Что тебе? — тихо спросил он, заметив женщину.

— Могучий, в лагере измена, — шепотом сказала она.

— Какая это измена! — повысил голос Кортес и сел на кровати. — Пока только болтовня. Еще пара сражений, вот тогда начнется измена.

— Я не о том, — по-прежнему шепотом продолжила индеанка. — Люди, торгующие в лагере, лазутчики. Они посланы Шикотенкатлем. Один из них признался мне.

Кортес не ответил. Некоторое время он сидел, подперев голову ладонью, потом неожиданно спросил:

— Неужели собирается напасть вновь? Вот неуемный!.. Что ж, придется укоротить ему руки. Всякий, кто посягает на достоинство и величие Кецалькоатля, достоин сурового наказания. Чтобы другим не повадно было… И этим, и тем… Тот, кто признался тебе, успел разболтать о разговоре?

— Нет, повелитель. Он под надежной охраной Агиляра и дона Альварадо. Я попросила их стеречь лазутчика.

— Значит, другие в полном неведении, что мы раскрыли их заговор?

— Да, повелитель. Они искусно маскируются под торговцев…

Кортес вышел из шатра, подозвал посыльного.

— Начальника караула ко мне…

Через несколько минут все индейцы, находившиеся в лагере, были схвачены и доставлены к шатру главнокомандующего. Приговор был вынесен тут же, без всякого разбирательства — индейцам зрелого возраста рубили кисти рук, детям и старикам большие или указательные пальцы. Тот, разговорчивый, был тайно заколот в ближайшем овраге.