Корвет «Бриль»

Почему он разорвал открытку? Не стало духу проститься с девушкой или понадобились другие, более суровые слова?.. Людям слабохарактерным свойственно бывает возлагать вину за свои несчастья на других. Оправдывать себя, ссылаясь на условия, на вмешательство со стороны. А Гете, как видно из послания, неведома вторая, темная жизнь юноши. Он никого не допускал туда, — из стыда и страха. Если Гета и виновата, то лишь в том, что не сумела разглядеть…

Ведь она могла бы спасти его! Неплохая девушка, неглупая, прямая, начитанная, но что можно требовать от нее, привыкшей только пользоваться, брать. Что в основе основ воспитания трудовой коллектив — истина старая, но мы не всегда замечаем все последствия дурного, потребительского воспитания. Бьем тревогу, когда поступки вступают в противоречие с законом, а Гету судить не за что… Она-то честная! Для себя…

Такой человек всем хорош: как будто и правил не нарушает, и не обижает никого. Одно отнято у него, съедено себялюбием — это способность давать счастье другому, а следовательно, и самому быть по-настоящему счастливым.

Чаушев встал.

В соседней комнате ничком, словно подстреленный в спину, лежал Савичев. Правая рука, давно немытая, почти черная, свесилась, и пальцы, касаясь пола, чуть вздрагивали.

Следом за Чаушевым тихо, затаив дыхание, вошла Наталья.

Подполковник нагнулся и потрепал всклокоченные волосы спящего.

Валентин перевернулся, вскочил.

— Что?.. — Он задохнулся, увидев пограничника в форме. — Вы… Вы за мной… Да, да, все понятно…

Он сел и нелепо выбросил вверх руки, потом поднялся, нетвердо встал, а руки его, ослабевшие от сна, словно надламывались.

— Я все… все… расскажу…

Он бормотал — испуганно, еле внятно, не спуская с Чаушева воспаленных глаз.

Глухой, тяжелый звук заставил Чаушева обернуться. Наташа!.. Эх, не предостерег!.. Он кинулся к ней, нащупал пульс. Счастье, что упала на ковер. Чаушев обхватил ее за плечи, голова, туго стянутая темной косой с искорками седины, откинулась.

— Какого черта вы стоите! — крикнул он Савичеву. — Воды скорей!

Он побрызгал на нее, она пошевелилась. Вдвоем перенесли на диван.

— Ну вот… уже и в обморок! Эх, Наташа, ну как не совестно! Не арестован твой племянник, успокойся! Не затем я пришел вовсе. У меня и права такого нет — арестовать его. Без ордера разве положено…

Он приговаривал, утешая ее, как девочку. Она не слышала, но он говорил, чтобы дать исход волнению.

Он повторил все это, когда она очнулась, прибавил, что история с Валентином не ахти какая ужасная, запутался парень по молодости лет. До тюрьмы дело не дойдет. Во всяком случае, он, Чаушев, позаботится…

— Лежите! — приказал он ей и увел Валентина в столовую.

— От вас нужна полная откровенность, — заявил Чаушев. — Учтите, нас не обманете. Вас видели у гостиницы. Вы сбежали с вещами, а ваш напарник по кличке Нос задержан. Вещи вы бросили под свою койку… Верно?

— Да, — выдавил Валентин.

— Не сегодня-завтра вас вызовут, и вам придется дать подробные показания. Все начистоту, ясно?

— Да, да… Клянусь вам!

— Я верю, — просто сказал Чаушев. — Сейчас у меня несколько вопросов. Во-первых, вы принимали какие-нибудь сигналы от вожака шайки, от вашего «Форда»? В субботу ночью, световые, с того берега?

— Нет… Я не успел…

— А вас предупредили?

— Да.

— Кто?

Полчаса спустя Чаушев ушел, велев юноше до завтрашнего дня не отлучаться из дому. Беседой Чаушев остался доволен.

Шагая к дому, он подводит итоги. Нужно ли искать еще какого-то «Форда», вожака шайки? Пора кончать, пора стягивать петлю, — ведь все указывает на то, что вожак — Лапоногов, а «Форд», Старший — призрак, созданный Лапоноговым. Он сам устроил световую депешу от Старшего, сам! Это-то и разоблачает его. Недурно сварила его башка! Именем Старшего эксплуатировать своих подручных, держать в страхе…

Капитан Соколов,-тот уже высказал как-то сомнение в существовании «Форда». Очень уж неуловим, безлик, никому не ведом! Прямо-таки сверхъестественно!

Чаушев сводит воедино все, что ему известно о Лапоногове, «составляет портрет». Отец его состоял на советской службе, был помощником начальника небольшой станции на железной дороге, — но только ради зарплаты и общественного положения. Главное — собственный дом, участок земли. Недавно отец умер. Хозяйство ведет мать Лапоногова. Она сдает комнаты дачникам, торгует на базаре овощами. Нередко у нее на огороде работают нанятые люди, конечно под видом «родни», пожелавшей безвозмездно помочь… Еще три года назад пограничники задержали иностранного моряка, сбывавшего Лапоногову партию галстуков. В институте был товарищеский суд, решили взять на поруки.

Чего доброго, и сейчас в институте найдутся люди, готовые оставить хорька в курятнике.

После суда Лапоногов очень редко показывался в «лягушатнике», перестал встречаться с иностранцами в открытую. Завербовал подручных, молодежь, большей частью бездельников, падких до заграничного барахла, жаждущих легких доходов. Сам Лапоногов не гонится за модой. Одевается подчеркнуто просто — играет своего в доску парня, братишку-моряка…