Корвет «Бриль»

Как раз теперь Савичев нуждается в поддержке. Ему очень трудно. Правда, Чаушев предложил не давать делу широкой огласки в институте, обойтись без публичного суда. Юноше и без того стыдно. Вчера вечером он собрал свои вещи и заявил Вадиму, что уезжает домой, в Муром. Бросает учиться, не смеет называться студентом.

Вадим, и тут не сплоховал, взял да и запер своего друга в комнате. И позвал комсорга. Вдвоем они до полуночи «обрабатывали» Савичева. Отняли билет на поезд…

Все эти события и лица теснятся сейчас в голове Чаушева, шагающего на службу.

В кабинете все по-прежнему — пучок острых, тщательно очиненных карандашей на столе, безмолвие сейфа. Ни следа недавних волнений, раздумий. Все та же старая, потускневшая от времени панорама порта на стене. Снять, непременно снять! И опять появляются мысли о близкой отставке…

— Происшествий никаких не случилось, — докладывает дежурный офицер. — «Донья Селеста» ожидается часам к четырнадцати.

«Ах да, с Кубы, с грузом сахара. Скоро идти встречать…»

СОЛОМЕННАЯ СУМКА

Мне хочется прежде всего назвать хотя бы главных действующих лиц этой истории — причудливой и вместе с тем обыкновенной. Ведь наше время настойчиво сплетает судьбы людей, населяющих маленькую, тесную планету Земля.

Йосивара Кацуми родился в Йокогаме. Кацуми — значит «Побеждающий себя». Сын капитана японской императорской армии, он с детства зазубрил правило: лишь способный побеждать самого себя, владеть всеми своими помыслами и поступками может побеждать других. Как увидим, эта истина оказала весьма заметное влияние на жизненный путь Йосивары Кацуми.

Аскольд Ревякин — москвич, юноша без определенных занятий и целей — прибыл в портовый город в один день с Кацуми. Аскольд сыграл в событиях нечаянную, но все же довольно видную роль.

Столь же случайно соприкоснулся с этой историей Пино Лесерда, аргентинец, матрос торгового судна, плавающего под греческим флагом.

Михаилу Чаушеву, пограничнику, довелось подвести итог всему случившемуся.

Я изложил здесь то, что узнал от него.

1

Понедельник. Восемь часов.

Когда человек хорошо провел выходной день, то аппетит у него утром зверский. Аппетит ко всему — и к работе, и к чашке кофе с гренками.

А воскресенье вчера выдалось редкое. Ни одного звонка со службы, ни одного срочного пакета на дом. Чаушев до обеда читал скопившиеся за месяц журналы, под вечер совершил обход книжных магазинов. Правда, его коллекция первых изданий не пополнилась, но домой он пришел все же не с пустыми руками, — нашумевший роман молодого автора, три томика военных мемуаров, репортаж о шпионских центрах в Западной Германии… Жена давно жалуется, что книги скоро вытеснят из квартиры людей, но что делать? Ждать, пока новинки попадут в библиотеку? Немыслимо!

О прославленном молодом авторе сразу же разгорелся спор с Алешкой. В тихий выходной только и поговоришь с сыном. Жаль, что это бывает не часто. Очень жаль! Потолковать есть о чем.

Вот и сейчас…

— Па-ап! — тянет Алешка с набитым ртом. — Я бы отработал потом, а па-ап!

Начал сын разговор еще вчера: «Подкинул бы мне, пап, на мягкость». Скоро у Алешки отпуск. Очень хочется ему поехать в Сочи в мягком вагоне. «Но ведь ты же сам решил отдыхать на собственные деньги, — возразил Чаушев. — Слово дал, верно? А коли дал слово — крепись!»

Сегодня Чаушев колеблется. В сущности, поблажка не испортит парня. Но уступить ему сейчас, уступить лишь потому, что ты отлично отдохнул вчера… Нет, настроения не смеют вмешиваться в дела!

— Скромность! — говорит Чаушев шутливо. — Побольше скромности, молодой человек! Жесткая плацкарта ему, видите, не по чину! Ему мягкость подавай! Слышишь, мать?

Екатерина Петровна не ответила. Она уже стояла одетая, с портфелем, туго набитым ученическими тетрадками.

— Мужчины! — сказала она. — Не забудьте вымыть посуду!

— Сделаем, — протянул Алешка, и его недовольный тон кольнул Чаушева.

— Ну, знаешь что! — проговорил он, согнав улыбку. — Я до тридцати лет понятия не имел, что такое мягкий вагон, а ты…

Алешка упрямо повел плечом.

— И куда ты спешишь? — возмутился Чаушев. — Экий зуд у вас, у молодежи! Все бы вам получить авансом!

Может быть, и эти слова не убедят Алешку. Даже наверное не убедят. Придется еще вернуться к вопросу о мягкости. А пока хватит об этом.

Чаушев допил кофе, потом оба, отец и сын, отнесли посуду на кухню и вымыли — старательно и молча.

Пора идти.

Дорога измерена давно — четырнадцать минут спокойным шагом до ворот порта и еще четыре минуты до желтого, исхлестанного всеми ветрами здания окнами на причал.

В кабинете Чаушева ждали новости, накопившиеся за сутки. Он пробежал бумаги залпом. Э, нет, нельзя сказать, что воскресенье было тихим!

«Рядовой Можаев будучи в городе по увольнительной заметил возле порта подозрительного субъекта. Похоже, выискивал лазейку… Можаев указал на него дружинникам, но в эту минуту неизвестный исчез».