Корвет «Бриль»

Сосед по купе, добродушный лысый учитель, едущий в отпуск из Магадана, предлагает партию в шахматы. Кацуми соглашается, но играет вяло, рассеянно. На память приходит осень сорок пятого, прощание с майором Сато — у границы, взломанной советскими танками.

«Слова пароля будут поддерживать ваш дух, — сказал майор. — Поверьте, вас ценят по заслугам, и вы ни при каких обстоятельствах не будете забыты».

Да, «солома» и «нож»… Учитель Хасимото носил книги в соломенной сумке, что крайне забавляло маленького Кацуми. Простая деревенская сумка! Хасимото выделялся в городской толпе, на него оглядывались. Это, однако, ничуть не смущало учителя. Кацуми вырос, завершил курс учения, поступил на службу, а учитель все ходил в своем дешевом, потертом черном кимоно и с сумкой.

Кацуми бывал в его доме. Смышленый Кацуми нравился учителю, и он часто высказывался откровенно. Слишком откровенно. Хасимото осмеливался порицать императора и самураев, осуждал войну, начатую тогда на Тихом океане. Что ж, своим дерзким языком он ужалил самого себя. Выполняя приказ, Кацуми следил за смутьяном и его друзьями. Оказалось, соломенная сумка содержала не только тетради учеников и книги классических поэтов, но и зловредные прокламации…

Учителя арестовали. Приговор над ним вынесли тайно, без суда. Ведь рассчитывать на раскаяние преступника не приходилось, он и на суде постарался бы отравить воздух своими речами. Приговор дали прочесть Кацуми и спросили его, не желает ли он навестить своего учителя в тюремной камере. Кацуми понял, что настал его час доказать верность императору. Он ответил утвердительно.

Он вошел в камеру под видом друга, с ножом, спрятанным в кимоно. Вспомнил школу, уроки литературы, читал наизусть стихи. Не прекращая чтения, не согнав с лица улыбки восторга, он нащупал в кармане нож, быстрым движением вытащил его и ударил.

Узоры пестрые на ряби волн
От тени, брошенной зеленой ивой,
Чьи ветви тонкие
Сплелись красиво, —
Как будто выткали узоры на воде.

Кацуми воздал должное учителю — перед смертью он услышал строки Кино Цураюки, любимого поэта.

Затем Кацуми повторил их начальнику, который принял рапорт и хотел узнать все подробности. Начальник остался доволен хладнокровием Кацуми, и карьера его упрочилась. Он еще несколько раз доказал верность императору, — пока судьба благоволила к нему.

Конечно, он не угодил бы в Сибирь, если бы не досадный случай… В Осака его движения были недостаточно проворны, — убить лидера забастовщиков не удалось. Рабочие схватили Кацуми, отняли нож, и дело получило огласку.

Такова судьба.

Ох, до чего медленно движется поезд! Кацуми прозевал королеву и смешал фигуры на доске. И начал следующую партию с магаданцем, за игрой все же легче скоротать время.

3

Понедельник. Девять часов двадцать минут. Чаушев с удовольствием оглядывает ладную фигуру рядового Можаева. Пуговицы — как зеркало, воротничок свеж прямо-таки стерильно.

Вообще Можаева можно было бы «поднять», как выражается комсомольский секретарь сержант Корниенко. Поместить на Доске почета, поставить всем в пример. Одно удерживает Чаушева. Рановато! Он против поспешной раздачи лавров.

— Значит, Комелькова? — спрашивает Чаушев.

— Так точно, — отвечает Можаев. — Комелькова говорит, что он вздрогнул…

Подполковник улыбается. Забавно слышать, как настойчиво Можаев называет свою девушку по фамилии. Должно быть, для пущей деловитости. Чаушев однажды видел ее. Остроносая, быстрая, немножко сутулая…

— Вы считаете, ей показалось?

— Она утверждает, — он пожал плечами. — У гражданских людей другие понятия.

— Какие же?

— Они книжки читают, — он скривил плотно сжатые губы. — Про шпионов.

Чаушев засмеялся и положил карандаш. По привычке он рисовал, слушая Можаева. Улица Космонавтов, ведущая к порту, витрина антикварного книжного магазина, хорошо знакомого Чаушеву. Здесь они остановились — Можаев и его девушка. Там уже стоял этот загадочный неизвестный. На вид лет пятидесяти с лишним, в черном пальто, в черной кепке. Заметил солдата-пограничника рядом и вздрогнул. Сам Можаев не видел, это Комелькова утверждает. Потом, приблизительно полчаса спустя, тот же человек оказался у ворот порта. Комелькова сказала — опять же она! — что он как-то нервно прохаживается… Можаев посмеялся, но на всякий случай обратил внимание дружинников. Как раз встретил знакомых ребят с повязками. Тем временем человек этот выпал из поля зрения…

— Зашел в парадную, я так рассуждаю, — говорит Можаев. — Иначе никак…

Чаушев ставит крестик и двумя жирными тире намечает парадную.

— Комелькова расстроилась, — и солдат осторожно, негромко фыркает. — Упустили нарушителя!

— А по имени как?

— Ее? — Можаев растерянно смотрит на начальника. — Александра.

— Шура, следовательно.

— Так точно… Нет, Алла…

— Это ее интересует антикварный магазин?

— Да… Там альбомы в витрине… Разные репродукции, живопись, графика. Она всю стипендию отдать готова…

— Вам это смешно?

— Я реально смотрю, товарищ подполковник.

— То есть?