Корвет «Бриль»

Было нелепо сразу же, очертя голову, искать кого-то. Он сообразил это, и тотчас, как запоздавшее эхо, его настиг страх. Пригнувшись, он шагнул к торшеру, выключил свет. Темнота влилась в дом.

Потом Данилин помог Вере встать. Он отнял у жены утюг, обнял ее. Голые плечи Веры вздрагивали.

Они стояли, прислушиваясь к тишине, не доверяя ей. Угрожающе громко щелкали стенные часы.

— Ничего страшного, — с усилием сказал Данилин. — Какой-то головорез… Сумасшедший… Ошибся адресом, только и всего.

Однако сам он подавлял в себе нервную дрожь ожидания. Чего? Может быть, следующего выстрела…

В соседней комнате заворочалась в постели Марьяшка, что-то забормотала. Вера хотела броситься к ней.

— Не надо, Веро́шка! — Данилин ловил ее ускользающие плечи.

— Пусти!

— Еще больше напугаешь ее. Пусть спит.

Марьяша затихла — набегалась, ничем не разбудишь. Но Вера опять встрепенулась:

— Пусти!

Данилин еще крепче прижал к себе Веру.

Тишина, оцепившая дом, порвалась. Сквозь нее сочилась перебранка, сначала лениво, потом все громче и злее. Один голос, должно быть стариковский, укорял кого-то, а другой нехотя сумрачно оправдывался. Протяжно взвыла сирена.

— Полицейская машина, — сказал Данилин.

Пробудились еще голоса, и все они слились в сплошной трезвон. Вой сирены перекрыл их. Машина промчалась мимо коттеджа, блеснув фарами.

Голоса растаяли. Тишина вернулась, теперь уже безопасная, прочная; Данилин зажег свет и бодро сказал:

— Отбой тревоги!

Вера смотрела на него молча. На ее каштановых волосах белели крупинки штукатурки. Он смахнул их, потом откинул продырявленную штору.

— Антон! Что ты делаешь?

Вера тормошила его, тянула назад. Он не двинулся с места. Расставив ноги, — крепкие ноги бывшего футболиста, — он разглядывал отверстие в стекле Трещины от пробоины расползлись до самой рамы. Морозно-белые, они четко выделялись на фоне безгласной темени.

— Все, девочка, все. Взяли голубчика. Ты же слышала.

— А если не его?

— Нас же охраняют все-таки. — Он небрежно, как можно более небрежно, задернул штору.

Озноб страха еще не отпустил Веру.

— Африка, Верошка! Народ темпераментный.

Это был первый выстрел, услышанный Данилиным в Джезирэ. Первый за весь год.

— И часто они?

— Что?

— Палят тут…

— Да брось ты, девочка, перестань. С какой стати нас убивать! Лоцман, морской извозчик, — подумаешь, фигура.

Он взобрался на стул. Над платяным шкафом в стене чернела ямка, которой раньше не было. Данилин нащупал пальцем пулю и вытащил.

Потом он сел к телефону, набрал номер и услышал хрипловатый, с одышкой, бас капитана Азиза, начальника полиции. Азиз переспрашивал, и Данилину пришлось раздельно повторять все. Он ерзал на табуретке. Как по-английски «пуля»? Только что произнес это слово и сразу забыл. Вера подсказывала. Азиз записывал очень долго, оглушительно дышал в трубку.

Данилину хотелось спросить прямо: взяли стрелка, увезли, или он еще гуляет на свободе? Но вопросы задавал Азиз, и приходилось терпеть. Данилин мысленно видел на другом конце провода прилежного, тучного, очень уставшего человека. Капитан Азиз внушал симпатию, смешанную с состраданием. Нелегко ведь такому толстяку, да еще в жару.

— Карош, мистер Даниель, — сказал Азиз. — В котором часу это случилось?

— В начале восьмого.

— Тогда ясно, мистер Даниель. Вам больше нечего опасаться. Мы задержали преступника.

В голосе капитана не было ни радости, ни торжества — только усталость.

— Блестяще, господин капитан!

— Да, карош, — согласился Азиз. — Время и место совпадают, так что сомнений нет никаких. Не волнуйтесь. Мы не спускаем глаз с вашего квартала.

— Спасибо, капитан. Кто же он?

— Разбираемся. Вы знаете, мистер Даниель, тут есть опасные фанатики.

Данилин оглянулся: не доносится ли до Веры бас начальника полиции?

— Мистер Даниель, я пришлю к вам людей. Ничего не трогайте пока.

— Я уже тронул. Я вытащил…

— Пулю, — подсказала Вера.

— Да, пулю, капитан.

— Ну ничего. К вам приедут мои люди. А потом вы звоните мне. Карош.

Полицейских явилось двое: пожилой, с ястребиным носом, и молоденький, совсем еще мальчишка. По-английски они не умели, зато бойко объяснялись жестами. Старший жестами спросил: кто был в комнате в момент выстрела. Данилин пальцами показал: оба. Горел ли торшер? Да, горел. Значит, мишенью для стрелка могла быть тень на светло-желтой шторе. Младший вышел на улицу, а старший встал против окна, затем попросил встать Данилина и Веру, в тех же позах, как тогда. Тени слились, полицейский масляно улыбнулся.

Понятно, объяснил он жестами. Госпожа гладила белье. Господин подошел, обнял свою ханум. Так? У него красивая ханум.

Вера вынесла коньяк и рюмки. Старший отказался, помянув в длинной витиеватой фразе аллаха. Он одобрительно оглядывал стройную, девичью фигуру Веры. Юнец ухмыльнулся, опрокинул рюмку и цокнул языком.

Данилин проводил их.

Вера выключила утюг, расправила наволочку на доске. Страх уже не так донимал ее. Полицейские как бы сняли бо́льшую часть ее страха и унесли.

— Видишь, Антон, — сказала она. — Шторы надо было повесить темные.

— Э, не суть важно. — Он выдавил улыбку. И только теперь заметил новое выражение на лице Веры.