Корвет «Бриль»

Раскачиваясь на ухабах, Данилин старается не давать воли чувству горечи, он твердит себе: ну что ж, еще год… А потом будет опять как бывало раньше: расставания и встречи, веселые, горячие встречи. Да, как раньше! Как все эти тринадцать лет.

Машина оставила за собой портовые пакгаузы, масляный блеск подъездных путей и подкатила к холму. Вершину его приплюснула серая бетонная башня с густой порослью антенн.

Данилин поднялся в лоцманскую. Радист Валентино — первый щеголь в Джезирэ — стоял перед зеркалом и подстригал себе бакенбарды. Он пружинисто поклонился и сообщил, что суда задерживаются, в океане шторм.

К океану через пески доверчиво тянулась ярко-синяя дорожка канала. В тихую погоду за окном виднелись и суда на заливе, их нетерпеливые дымы, пятнающие небосвод. Сейчас злая муть закрывала горизонт.

В комнате отдыха, которую Данилин называл парилкой, он застал двух лоцманов. Душан устроился на койке, свесив длинные ноги, и листал иллюстрированный журнал. Эльдероде, раскрыв на столе дорожную шахматную доску, составлял этюд.

— Салют счастливцу! — Узкое, с острой бородкой лицо Эльдероде повернулось к Данилину.

— Нам-то что за толк! — откликнулся Душан. — К нему приехала красавица жена, а ему и в голову не придет позвать товарищей в гости.

Данилин смутился.

— Ему не до нас, — сказал Эльдероде, смеясь. — Ему какой-то сумасшедший дом разгромил.

— Это правда, Антоний?

— Две дырочки, — сказал Данилин. — В окне и в стенке.

— Хорошо, что не тут. — Эльдероде щелкнул себя по лбу. — Ты знаменит, Антон. Во всей Европе. Сегодня включаю приемник, — радиостанция «Рейн»: антикоммунистическое движение на канале растет, советские помощники терпят провал, — ну, обычный репертуар. И вдруг — покушение на лоцмана Антона Данилина, стрелявший арестован, идет следствие.

— Фу, сволочи! — Данилин брезгливо поморщился.

— Завтра ты и в газеты попадешь, — деловито сказал Эльдероде и смешал фигуры.

Душан в это время наткнулся на портрет юной белградской киноартистки.

— Ты звезда Джезирэ, — рассмеялся он, отбросив журнал. — Гонорар требуй! Разопьем вместе!

Данилин с трудом выдавил улыбку. О вещах серьезных он мог говорить только серьезно. Экая пустосмешка Душан!

Эльдероде затеял новый этюд. Данилин подошел, стал смотреть через его плечо.

Данилину многое нравилось в нем: солидный человек, на работе — образец аккуратности. И привязанности солидные, внушающие уважение: шахматы и художественная фотография, цветные снимки, требующие кропотливого труда. Он здорово поддержал его тогда, против Росби. Эльдероде, правда, не сразу высказался. Сначала он спокойно слушал демагога, приглядывался, зато уж потом занял твердую позицию. На митинге, что называется, раздел его…

Здесь, на лоцманской станции, куда ни глянь — вспомнишь авантюру Росби. Новенький аптечный шкафчик, новые покрывала на койках, радиоприемник последней марки — все это козыри Росби. Он крикливо уверял, будто добыл все с боем, не щадил нервов, наседал на администрацию. Подлец, провокатор!

— Как ваша жена? — спросил Эльдероде, медленно передвинув, фигуру. — Тяжелый сюрприз для нее…

— Да, неприятно.

— В Ленинграде сейчас прекрасная пора. — Эльдероде задумчиво откинулся в кресле. — Белые ночи, ночи Достоевского.

— Да.

— Прекрасный город. Я был в Ленинграде. Давно, когда плавал штурманом. Кажется, у меня сохранился снимок… Соберетесь ко мне с женой как-нибудь, я покажу вам.

— Спасибо, — сказал Данилин.

Он отошел, сел в стороне. «Соберетесь с женой…» Мысли Данилина опять умчались к Вере.

И на катере, на пути к ожидаемому судну, он был с ней. Видел ее испуганную, с крупинками штукатурки в волосах после выстрела…

Залив вскипал белыми гребешками. Данилин всегда испытывал чувство приподнятости, вырываясь из тесноты канала на приволье залива.

Катер подбрасывало. Груженый купец с сигнальным флагом на мачте — «вызываю лоцмана» — стоял почти неподвижно, глубоко зарывшись в суматошную пляшущую волну. Жаркий ветер быстро закрыл берега бурой песчаной мглой. Ширилась, развертывалась надпись на корме «Тронхейм», словно крик издалека, словно тоска по норвежским фиордам, по студеным горным водопадам.

Трап уже спустили, с него спрыгнул инспектор Касем. Он бормотал проклятия.

— Норвежца можете вести, — сказал он. — А ту старую колоду я отправил обратно.

Он показал на большой обшарпанный лесовоз, бросивший якорь невдалеке от «Тронхейма».

Летучий песок заволакивал лесовоз, не позволяя определить, чей он.

— Гонконг, — сказал Касем. — А капитан португалец. Черт их разберет… Факт тот, что это столетняя рухлядь. Бутылок передо мной наставили… Черта с два я их пропущу! Осадка у них… Клянусь аллахом, мистер Антони, такая развалина на канале — это верная авария.

— Не первый случай, — сказал Данилин.

— Вот именно! — вскричал Касем. — Что-то к нам часто лезут такие гробы. Будто нарочно…

— Не исключено, — сказал Данилин.

Он занес ногу на трап.

— У норвежца все в порядке! — крикнул ему вдогонку Касем. — Там моряки, а не шантрапа.

7