Корвет «Бриль»

К ночи шторм утих. Береговые огни вызвездились яркие, свежие, как обычно после ненастья. Машины на «Тронхейме» превосходные, чуткие, команда вышколенная, — словом, все обеспечивает выполнение графика.

К запахам краски, технического масла примешивается еще один: палубу в ходовой рубке щедро натерли мастикой. Все судно дышит льдистой, самоуверенной скандинавской чистотой. Вежливый капитан в белоснежной накрахмаленной рубашке предложил Данилину кофе, хрустящие булочки, сыр со слезой. Соблазнил Данилина и просторный «капитанский» душ.

Мыться можно было не спеша — «Тронхейм» стоял на озере. У входа в канал образовался затор. Впереди маячили два танкера. «Тронхейму» пришлось занять место в очереди и ждать.

Данилину отвели каюту для отдыха. Белокурая горничная взбила подушку. Отчего бы и не вздремнуть? Но в дверь постучали.

— Господин лоцман, я очень сожалею. — У капитана был действительно огорченный вид. — Вас желают видеть.

— Меня?

Данилин взял из пухлых пальцев капитана визитную карточку.

— Энергичный молодой человек, — говорил капитан, теперь уже добродушно посмеиваясь. — Ночью, в рыбачьей лодке… Вы, наверное, очень нужны ему.

Бенджамен Баркли, сообщала карточка. Газета «Тудэй». Репортер! Данилин чуть не выругался.

— Он в салоне, — сказал капитан. Голубые глаза его от любопытства сузились.

Когда Бенджамен Баркли встал с дивана и вытянулся во весь рост, Данилину показалось, что репортер уперся головой в потолок.

— Я очень, очень рад…

Он резко встряхивал руку Данилина. Еще бы, разумеется рад, подумал Данилин. Он вспомнил предсказание Эльдероде: завтра будет в газетах…

— А я ничуть не рад, — вырвалось у него. Тотчас он пожалел об этом и смутился: следовало ответить иначе, более дипломатично.

Но уж теперь не воротишь.

— Отлично! — расхохотался Баркли. — Спасибо за откровенность, мистер Данилин. Мы ведь поставщики пошлых сенсаций, не правда ли?

— Это у вас бывает, — хмуро ответил Данилин.

Репортер опять хохотнул. Он ничуть не обиделся, и это еще больше разозлило Данилина.

Капитан вышел на цыпочках и тихо прикрыл за собой дверь. Данилин сел.

— Сказать вам откровенно, — Баркли вытащил из кармана холщовых брюк блокнот, — мой редактор предпочел бы, чтобы вы были убиты. Но раз вы живы…

— Считайте, что я для вас покойник, — ответил Данилин и сам тоже усмехнулся.

Перо Баркли уже работало.

— Нет, этого не пишите, — встревожился Данилин. — Незачем такую чушь… Серьезно, господин Баркли, брать у меня интервью бесполезно. Не я веду следствие. Обратитесь лучше к здешним властям.

— Я был у них.

— Разве недостаточно?

— Боже мой, мистер Данилин! Вы живой человек! Неужели у вас нет простого желания — сказать Африке «прощай»? Ведь вы без места не останетесь, насколько я понимаю.

— Верно, — кивнул Данилин, — вы правду сказали. Я на родине хорошо устроен.

— А, догадываюсь! Вы романтик. Пробуждение Востока, коммунистическая сказка Шехерезады, красные калифы…

— Я не любитель сказок, — бросил Данилин в сердцах. — А Восток действительно пробуждается. Хотя вашему редактору, да и вам это не по вкусу…

— Обо мне нет речи, мистер Данилин. Лично я политикой не занимаюсь. Партий для меня не существует. Только люди, добрые или дурные.

Это еще что за поворот? Ответа Данилин сразу не нашел и счел за благо кончить беседу.

— Извините. — Он встал. — Мне пора на мостик.

Очутившись на палубе, он с удовольствием подставил лицо ветру. Пустыня уже отдала дневной жар и дышала прохладой. Мимо Данилина на нос прошел враскачку на ногах-коротышках боцман. «Тронхейм» готовился выбрать якорь.

Данилин перебирал в памяти все сказанное. Он порицал себя: вот, все-таки дал интервью. И кому? Газете «Тудэй», беспардонной сплетнице. Да, допущена ошибка… Конечно, радости им это интервью не может доставить. Но ведь они не церемонятся, возьмут да и переиначат по-своему…

Однако что-то смягчало досаду Данилина. Что? Может быть, веселая прямота Баркли, его искренний смех?

8

Сурхана водили на допрос каждый день. Совершая в своей камере намаз, он молил аллаха пощадить его.

Для намаза Сурхан получил тряпку, которая когда-то была ковром. Солнце в камеру не заглядывало, но крик муэдзина проникал через узкое решетчатое окошечко наверху. Поэтому Сурхан не боялся потревожить аллаха молитвой не вовремя.

Да, милость аллаха очень нужна Сурхану. Он уж который раз повторяет капитану Азизу: стрелять в советского лоцмана и не думал, вышел попугать шалопая грека. Вздумал волочиться за сестрой! Аллах видел — ружье было направлено в воздух. Но подлый враг аллаха принял облик летучей мыши…

Белая рубашка Сурхана, соблазнившая гнусную тварь, давно стала черной, — а это была его самая лучшая рубашка. Из нейлона, купленная в Измире. В тюрьме она испачкалась, порвалась на худой железной койке, едва прикрытой куском войлока. Ни днем ни ночью эта койка не дает сомкнуть глаза. Кормят сухой, недоваренной фасолью. Да и ту надзиратель иногда забывает принести. Он мстит Сурхану, так как не получает от него бакшиша.

И не получит! Сурхан готов сосать собственный палец, но денег, если бы они и появились у него, вымогателю не даст!