Корзина спелой вишни

А теперь Патимат уже нет на свете. Ее душа отлетела к звездам и, может быть, тоже стала звездой, которая однажды на рассвете плеснется в роднике, как рыбка, и молодая горянка зачерпнет ее в свой кувшин. Когда уходят из жизни ворчливые, жалующиеся, всем и вся недовольные — это еще полбеды. А когда такие, как Патимат, для которых каждое земное утро было праздником…

В пути снова и снова думала я о судьбе горянки, яркой, как альпийский луг, как тот цветастый кашемировый платок, так любимый ею, и в то же время суровой и однообразной, как эти голые отвесные скалы, когда их покинет солнечный луч.

Как совместить это? Как объяснить?

Я думала о всех вместе и о каждой в отдельности. Ведь ни одна женщина, встреченная мною в горах, не была обделена ни душевной щедростью, ни мужским мужеством, ни глубокой женской верностью… Поистине прав мудрый Туку: «Роса выпадает на каждую травинку». Незаметны и скромны лесные травы, полевые цветы, но упадет солнечный луч, и роса вспыхнет на каждом лепестке драгоценным алмазом.

Жизни не хватит, чтобы обо всех рассказать, ума и мудрости не хватит, чтобы по достоинству оценить и отразить своеобразие целого народа.

И все-таки я, глядя в синее темнеющее пространство, где уже не различимы ни земля, ни горы, ни небо, заклинаю судьбу:

— Пошли мне еще много-много светлых дней и ясных ночей, и хороших людей…

ПУТЬ ГОРЯНКИ

Когда мы читаем, страницу за страницей, романы Фазу Алиевой, перед нами возникает Дагестан во всем неповторимом своеобразии его природы, быта и обычаев горцев. Мы видим суровые неприступные вершины, цветущие долины, аулы с их кривыми каменными улицами и саклями. Видим почтенных седых стариков аксакалов, неторопливо беседующих на годекане; видим стройных горских девушек с загорелыми лицами, идущих плавной походкой, проплывающих, словно куропатки… Многое является нашему мысленному взору: и созревающие в аульских садах яблоки, и огромные вековые сосны в горном поднебесье, и чистые прозрачные источники, и зеленые склоны, поросшие высокой травой, с пестрым многоцветьем ромашек, незабудок, колокольчиков. И видим праздники аульчан — весны, первой борозды, родников, укрощения молодого коня… И будто присутствуем на сельских сходах, свадьбах, поминках…

И не только зрительные образы рождаются в нашем сознании. Мы слышим, как шумит стремительный горный поток, как звучит зурна, как потрескивают охваченные огнем кизяки, которыми раньше топили печи, как громко и зычно перекликаются женщины с плоских крыш саклей. И запахи чувствуем — овечьих шкур, конского пота, мяты, свежеиспеченного чурека…

Познакомились мы и с аварскими народными поверьями, идущими из глубины столетий. Многое узнали, открыв для себя, возможно, впервые. Сколь все это своеобычно и удивительно! Узнали, например, что если человек подглядит, как распускается цветок, то все его желания исполнятся. Что нужно было успеть до свадьбы заплести невесте множество косичек, что, по обычаю гор, невеста, случайно встретившая своего жениха, должна была убежать. Что гостю полагалось срезать тыкву и со всей силой бросить ее о первую ступеньку крыльца: на сколько кусков тыква расколется — столько радости гость принесет в этот дом…

Но главное в том, что, как бы совершив путешествие по Дагестану, побывав мысленно в горах, посетив малые и большие, верхние и нижние аварские аулы, мы проникли в особый непростой мир женщины-горянки, замечательной по своему характеру, душевным качествам. Нам стало известно в деталях и подробностях, как жилось ей в прошлом, в далекие уже дореволюционные времена, и каково ее положение теперь, в наши дни, когда давно канули в вечность женское бесправие, безропотная покорность.

Вспомним, как это было. Одни лишь факты. Адат, древние обычаи запрещали женщине участвовать в сходе. Когда женщина выступала в роли свидетельницы, то показания четырех женщин засчитывались за одно показание мужчины. Унизительным было и положение горской женщины в семье. Жена не имела права произносить имя мужа. В горах не существовало тоста за здоровье женщины. Рождение дочери воспринималось как несчастье. Рожали женщины на рваном одеяле или матрасе, куда бросали охапку сена, и даже кричать не смели, ибо считалось позором, если рожающую в муках женщину услышит мужчина… Горянки были обречены на постоянный тяжелый труд, недаром невесту для сына обычно подбирали по физической силе. Большинство прозябало в нищете, находилось в каком-то первобытном состоянии. Швейная машинка казалась необыкновенным чудом. Вместо утюга пользовались разогретым в очаге камнем. Мыло заменяла творожная сыворотка. Младенец, лежащий в убогой, насквозь продымленной сакле, вместо молока сосал кусочек курдюка, привязанный к колыбели…