Корзно

- Наш батюшка такие прочувственные проповеди читает! Про вознесение в сомны ангельские - аж до слёз пробирает!

- А про задвижку печную проповедовал?

- Не...

- Тогда вашего попа отправляем в народ емь. Пусть там про сомны сказывает. Пока мы им печек с трубами не понастроили. А к вам - другого. Чтобы вы не погорели.

"Хорошо"? - Кому? Хорошо или плохо всегда кому-то. Я толкую о попах. Которые организованы в епархии, в митрополию. А как быть иноверцам? Во-от. Дошло. Спишь на ходу. А думать кто будет? Опять только я?

Я выковырял всю вишню с блюда и отправился восвояси, держа руки в растопырку и соображая: где бы мне их помыть. А то слипнется.

Прокручивая в уме прошедшую сцену ссоры с Ольгой Юрьевной, я ощущал какой-то... дискомфорт, какую-то... некомплектность. Вот я обломал доминантную дуру. Но сделал это грубо, топорно. Просто физической силой охранников. Правильное "обломинго" должно содержать, как минимум, полное внешнее согласие с новым статусом. Лучше - полное душевное. Ещё лучше - искренний восторг от нового места в иерархии отношений. Может, мне её трахнуть? Для закрепления доминирования и подчинения?

Как известно: "не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки".

Мда... я столько не выпью. Семь грамм спирта на килограмм живого веса - смертельно. Помереть из-за этой дуры? - Не, не хочу. И недообломингнутой оставлять нельзя. Надо чего-то как-то... заелдырить опосредованно.

Вестовой спёр где-то полведра воды, и, в затишке возле крыльца, я принялся отдраивать липкие от мёда пальцы. Без мыла, но с песочком. Вестовой, мальчишка, сменивший Пантелеймона, вместо того, чтобы упреждать всякое желание господина своего, крутил головой. Загляделся куда-то.

О-хо-хо, э-хе-хе... Я же учу. Всех, кто под руку попадает. Выучишь, ума-разума вложишь, а оно ф-р-р... Всё понимаю: для того и учу. Чтобы польза была, чтобы он сам дальше чего-нибудь... хитроумное уелбантуривал. Но на место выученного приходит неук. Который даже смотреть правильно не умеет. И мне вновь, сызнова и опять...

Проследил за его взглядом. Посреди двора стоит кучка людей, в середине Остомышлёныш. Несколько бородатых бояр, видимо, из галицкой свиты, его внимательно слушают.

Толкнул заглядевшегося вестового:

- Позови-ка.

Парнишка сбегал, протолкался, передал. В группе последовал бурный обмен мнениями.

Обстановка вполне безопасная: мужичина, в моём лице, кафтан с портупеей снял, доспеха нет, меча нет, руки моет. Солнышко светит, народа вокруг полно. Однако три сопровождающих княжича мордатых и бородатых лица неотрывно держались за мечи на поясах.

- Погуляйте-ка покуда.

Его свита, вслед за моим вестовым и Суханом отошли шагов на двадцать.

- Ну что, племяш, маракуешь маменьку из поруба силком вынуть?

Мда... Диагноз: "Общая пришибленность организма".

Парень вздрогнул, понял частично, но достаточно, заметался взглядом и, ещё не додумав до конца, принялся врать:

- Не! Как можно! Вот те крест святой...!

Как подросток, попавшийся на просмотре порносайта в семействе с твёрдыми моральными принципами.

- Врёшь. Зря. Мне врать не надо. А другое, что вы своими куриными мозгами могли придумать - дать взятку Манохе.

Ага, и этот вариант обсуждался.

- Даже не знаю что хуже. Головы-то у этих (кивнул в сторону его свиты) у всех полетят. Кого Боголюбский сразу не порубит - папашка твой с превеликим удовольствием на казнь выдаст. А тебе (ухватил его за роскошный меховой воротник и принялся тщательно вытирать вымытые пальцы) - изгнание. С Руси. Выгонят тебя... не к мадьярам, ляхам или грекам, а в мою сторону. Я ж Не-Русь. А там... Слышал, поди, машина особая у меня построена. Головорубная. Тыц. И - бряк. Уже - отдельно. Пр-релесть. Хороший бобёр, мех густой.

Я принялся старательно возвращать в рабочее положение отвёрнутые для мытья рук обшлага рубахи.

- Но есть способ. Уцелеть. Даже и с прибылью.

Побледневший парень страстно смотрел мне в лицо. Не с той страстью, о которой вы подумали, но тоже - очень хочется.

В глазах галицкого княжича читались прекрасные строки: "Я люблю, тебя, жизнь"! С искренним продолжением: "И надеюсь, что это взаимно"!

Вопрос "взаимности" вызывал сомнения. Ни я, ни Боголюбский насчёт пролития крови... не брезгливы. А уж в паре... Точнее: в тройке - считать надо ещё и его папашку. Которой ненавидит сына просто потому, что тот - "маменькин сыночек". Не в смысле слабости, а в смысле душевной близости.

- Э-э-э... А какой? Ну... способ.

Что-то я завозился. С обшлагами, кафтаном, портупеей...

- А? Простой. Фросю пришли. Тайно, на ночь.

- А... а зачем?

Ещё и дурак.