Корзно

Звучание нарастающего общественного остроумия усиливалось, когда Андрей снова взял посох в руки и медленно, размеренно, троекратно ударил им в помост.

Точно: большой турецкий барабан.

Зал затих. Не сколько от бум-бума посоха, сколько под внимательным взглядом наклонившегося над столом Боголюбского.

- Воевода Иван - не Акимович.

Помолчал, давая собранию возможность окончательно затихнуть, "превратиться в слух". Размеренно, будто бросая в толпу камни, произнёс:

- В нём та же кровь. Что и в отце моём. И в братьях. И во мне. Он - Юрьевич.

Сборище немедленно превратилось в "зашумелище". Новость была бурно обсуждена и раз пятнадцать повторена. Сперва - для тех, кто недослышал, потом теми, кто не недовысказал.

Андрей продолжал давить собрание:

- Ныне, в делах Киевских, кровь эта показала себя. Никто, ни один - столь многого сделать не сумел. Даже и из рюриковичей - никто. А в нём - взыграло. Порода. Кровь. Моя. Княжеская.

Боголюбский ещё раз внимательно оглядел зал. Потом прямо повернулся к сидевшим рядком потрясённым князьям. И раздельно повторил:

- Он. Мой. Брат.

Бздынь.

Тишина. Такое переварить...

"Этого не может быть! Потому что не может быть никогда!".

Рюриковичи не признают бастардов. За триста лет от Рюрика их всего два: Владимир Креститель да отец нынешних туровских князей. То-то волынцы так пытались его выгнать, а просьбы "примите меня в любовь" воспринимали как оскорбление.

Василия, внука Мономаха, сына его дочери от "императора" Романа Диогена, которого зарезали наёмные убийцы в Доростоле, но Мономах за имение его сына, своего внука, продолжал воевать на Дунае, взяли только "верно служить князьям русским".

- Двадцать два года тому, об такую же пору, съехались мы, шесть князей русских, в Кучково на Москва-реке. На сороковины брата моего Ивана. Вы-то (он кивнул Живчику и Матасу) помнить должны. Там повенчался я со старшей дочкой покойного владетеля тех мест Степана Кучки, Улитой. А отец мой... поял младшую. Девицу тогда же, в Кучково, выдали замуж. За ближника князя Святослава Ольговича. В то лето мы вместе в поход пошли. Я его помню, рядом бились. Добрый муж. Погиб. Зимой родами и та девица померла. А младенец выжил. Вот он. Добрый молодец от семени отца моего. Брат единокровный.

Публика... охренела. Ряды - полуоткрытых, заросших бородами, ртов, ряды - "юбилейных рублей" разных цветов.

Индийское кино в полный профиль. Хочется обнять и плакать. От неизбывной тоски и счастья обретения. Хочется присоединиться и приобщиться к этой радости.

Вот! Они наконец нашли друг друга! Ура, товарищи! Братья и сёстры! Обнимемся и облобызаемся! Как это.... мило, как это... душевно, сердечно и... и волнительно.

"И - прослезился".

Сухой, малоэмоциональный, негромкий голос Боголюбского не оставлял места для сомнений: это - истина, так - было.

Ещё минута, ещё полминуты, и мозги присутствующих преодолеют эмоциональный ступор и половодье радости обретения "утраченного брата", начнут продираться сквозь колючие заросли загадок и непоняток.

"Зверь Лютый" - сын Долгорукого? - Ну это-то не велика новизна, таких по Руси немало бегает.

Боголюбский назвал его братом? - Да, такое... неслыханно. Но... Крестителя братья признали, Новгород ему в удел выделили.

А вот "брат Государя"... Государем признанный... А на Руси - "лествица". Боголюбскому наследует Перепёлка. Конечно, дай боже государю многие лета, но всё же... Они оба старые, за полтинник. Ненадолго. Младших Андрей с Руси отсылает. Как-то хитро. А этот лысый остаётся. Эдак лет через пять-десять у нас в государях будет вот эта оглобля плешивая. По прозванию "Зверь Лютый". А ещё: "Княжья смерть", "Немой убивец", "Ванька-пряслень", "Колдун полуночный".

У нас? Вот это?! Государем?! - Ох-хр-ренеть.

Мыслительные процессы происходили асинхронно и не синфазно. Дифракционно отражаюсь на физиономиях. Я поймал уже несколько вполне угодливых улыбочек в мой адрес. Забавно видеть, как расцветает нижайшая и верноподаннейшая, вытесняя с конкретной морды лица только что бывшую на ней глумливую, высокомерную, презрительную.

Увы, Андрей не дал мне возможности изучить физиогномистику особей из Большого Совета в подробностях:

- Брат мой Иван. Ныне, коль оглашён ты князем русским, то и надлежит тебе занять место достойное среди нас, рюриковичей. Поди сюда.

Он, однако, показал на место не за княжеским верхним столом, а впереди себя, перед помостом, посреди "покоя". Там, куда выходили прежде награждаемые.

Я несколько завозился, выдираясь с лавки, отвечая на поздравления и похлопывания соседей.

Народ тут, на "ножках" стола, простой. Сходу поклонов в пол не дождёшься.

- Так ты князь?! Ну ниххх... Тогда - выпьем! Напоследок! Пока не началось.

Андрей, едва я встал на указанное место, продолжил:

- Князю русскому много чего надобно. Честь, храбрость, щедрость. Душа и разум. А знак достоинств сих: княжье корзно. Ныне у тебя нет. Так прими моё. Не побрезгуй. Я в нём в Государи Всея Руси венчался.

Намёк - однозначный.

Не только великая, уникальная честь. Русский князь никому не отдаёт своё корзно, пока жив. Только в гроб снимают.