И вырастали грибы, извергая слепящие солнца на пески Невады, Хиросиму, Бикини, вырастали грибы всё выше и выше.
Пшеница плакала, осыпаясь на землю зелёным дождём.
Корея, Индокитай, Египет. Заволновалась Индия, дрогнула Азия, глубокой ночью проснулась Африка…
А лезвие продолжало взлетать, крушить, резать с бешенством человека, у которого отняли — и отняли столько, что ему уже нет дела до того, как он обходится с человечеством.
Всего в нескольких милях от главной магистрали, если спуститься по каменистой дороге, которая никуда не ведёт, всего в нескольких милях от шоссе, забитого машинами, несущимися в Калифорнию.
Иногда — раз в несколько лет — какой-нибудь ветхий автомобиль свернёт с шоссе; остановится, запаренный, в тупике у обугленных остатков маленького белого дома, и водитель захочет спросить дорогу у фермера, который бешено, беспрерывно, как одержимый, днём и ночью работает в бескрайнем пшеничном поле.
Но водитель не дождётся ни помощи, ни ответа. После всех этих долгих лет фермер в поле всё ещё слишком занят, занят тем, что подрезает и крошит зелёную пшеницу вместо спелой.
Дрю Эриксон всё косит, и сон так ни разу и не смежил ему веки, и в глазах его пляшет белый огонь безумия, а он всё косит и косит.