Коса с небес

Тут-то наш дарвинист и погрузил свою губу - крепкую, без изъяна - в граненую емкость. Но все же он далеко отстал от первой фракции искателей истины, которые до утра не выходили из своего дымного элизиума, хотя их безжалостно роняли подвыпившие друзья, развозя на такси по домам...

А жених и невеста хотели в это время наговорить друг другу побольше загребающих их будущую жизнь слов:

- Знаешь, я больше никогда не буду назначать свидания у памятника Ленину! Ты порви эту телеграмму... я использовал памятник как привязку к местности.

- Так мы сейчас уже женимся, какие свидания-памятники?

- Нет, самые свидания и начнутся: у стиральной машины, у картофельной грядки... а потом мы купим машину!

Отец Юли, Петр Борисович, со страхом слушал этот диалог, его в свое время эта власть, заполнившая полмира, наказала за кощунство труда на себя. Он с Дона был сослан на Урал, а куда же зятя с Юлей сошлют: к Ледовитому океану? Он принял рассеянно-подпитой вид и развесил в шуме свои слова:

- А у гроба прицепа нет, как говорят у нас в таксопарке.

Под видом мудрости, проповеди нестяжания, он хотел показать молодым, что история может легко повториться: не раскулачивание, так какое-нибудь размашинивание придумают они, подумал он про себя, а потом совсем уже про себя: "коммудисты эти".

- А теперь давайте: запеваем нашу казачью!

- Да я уже на уральские переделался, да и голос у меня сел.

- А ты прихлебывай, как я, голос тогда и польется...

Сын родился семимесячным. Это произошло вот почему...

Родители шли из магазина, а в это время прилетело несчастье, которое потом на Стахановской улице назвали бестолковым: оно сшибло до бессознания Петра Борисовича и умчалось дальше в виде пьяного лесовоза. Любовь Георгиевна посмотрела на отлетевшее тело мужа и осела. Потом ее тело уже перекладывали с места на место другие люди. Петра Борисовича удачно отвели в больнице от самой кромки, но он, услышав, что жены уже нет, переделал все по-своему: он выжал сцепление и выкрутил руль, повернув на еще не езженную никогда дорогу, надеясь, что все-таки успеет догнать свою Любу.

Родители ушли преждевременно, и Арсик поэтому выскочил преждевременно.

Сергей взял курсантов и похоронил тещу с тестем, ну и вся Стахановская улица помогала. Многие рассказывали ему, что Юля - поздний, вымоленный ребенок. К этому относились нормально, ведь когда нависла опасность, что род прервется, тут будет молиться кто угодно сколько угодно...

Взгляд на семью верующих Лукояновых можно сгустить в таком предложении: хоть вы и верующие, а мы передовые, но не всем же бодро шагать по шоссе прогресса, надо кому-то и отставать. И в общем, многим даже приятно было, что кто-то идет позади всех - во-он плетется со свечкой, дурачок.

Что мы знаем о жизни и смерти? Почему на кладбище прилетели два голубя и сели на ветку - прямо над вырытой могилой?!

Юля хотела назвать сына в память об отце Петром, но муж был против. Он в детдоме одному обидчику - Петьке - выбил зубы эмалированной кружкой и не хотел об этом вспоминать всю оставшуюся жизнь. Так появился Арсений, Арсик.

Довольно и того, что Юля сохранила свою фамилию и у сына будет фамилия деда. Таково было условие перед свадьбой, потому что Лукояновы потеряли всех. Когда их сослали в дебри Урала, старшее поколение быстро сошло на нет, надорвавшись на новом месте. Петра Борисовича не взяли на фронт, потому что у него родственники остались на оккупированной территории. Этих двоюродных братьев угнали в Германию, и след их затерялся.

И все же жизнь, трепыхаясь, разрываясь, срастаясь, мерцая, продолжалась. Лихоедам помогал выбившийся в завбазой брат Валентины. Муж Олимпиевны изобрел компост, который вшестеро увеличивал урожаи. Лукояновы разводили кроликов.

Помимо этого, мать Юли вечерами шила. И даже богатенькие заказчицы не смущались наличием икон в доме - наоборот, лица святых были как бы своеобразным патентом, выданным за беспорочную работу (мол, не выкроит себе швея на юбку из принесенной шерсти). Модные журналы, лежащие на подоконнике, были истрепаны до такой степени, что края их стали махровыми, как астры. Сергей сам слышал, как один раз заказчица даже сама помолилась. Листая модный журнал, она сначала вскрикнула:

- Надо же: на п...де бант! - и тут же повернулась к иконе. - Ты меня прости, Богородица!.. Что делать - придется носить.

- Да какие они были кулаки! - на поминках сокрушалась Олимпиевна.- У моих хоть солодовня была, а Лукояновых так - для плана... сослали. Отец-то Петра, Борис - какой он хозяин! Курице голову отрубит, так она еще полчаса по двору бегает без головы.

Тут, забегая вперед, скажем, что через год семья Олимпиевны все же соберется и уедет из Перми на родину. А с другой стороны - кавказской скоро побегут туда же еще люди, спасаясь от борцов за свободу и московских бомбардировок.

У Юли от горя пропало молоко, Арсик не набирал вес. Когда патронажная сестра пришла к молодой маме Лукояновой в третий раз, она неодобрительно покосилась на Арсика:

- Счас взвесим!