Коса с небес

Чем она взвесит? Весов никаких нет. Но сестра ловко завернула ребенка в пеленку, завязала, достала из кармана безмен и подцепила им узел:

- Кило триста. Маловато...

Пока тельце сына с изумленным взглядом болталось под безменом, во все стороны разбегался волнами его вопрос: "Для этого, что ли, я родился? Сейчас меня оценивают на вес, а потом трудовые коллективы на своих суровых весах будут прикидывать..." Юля поняла, что пока она рядом с ним, она все это отменит, и с этого мига перестала сморкаться и жаловаться, что так внезапно лишилась родителей.

В общем-то они погибли не такими уж молодыми. Сколько Юля себя помнит, их всегда звали по отчеству: "Георгиевна, не осталось ли у тебя капустной рассады?", "Борисыч, тебе только по выходным бог выпивать разрешает?"

Арсик рос болезненным. Однажды ночью Сергей проснулся от странного звука. Сначала подумал, что мышь шуршит чем-то, но звук шел от Юли. Она во сне сучила ногами, а кожа сухая - звук шел такой, словно мяли целлофан. Она вся извелась. Что же делать?

- Арсик, Арсик, я здесь, - пробормотала жена во сне, хотя сын спокойно спал, но, может быть, перекликался с ней из своего сна.

Сергей понял: пора покупать машину. Сына по врачам возить. Деньги были: тесть и теща оставили на книжке шесть тысяч. И племянник Олимпиевны как раз продает старую "Волгу".

И купили машину, и возили сына от одного светила к другому, и стал он поправляться. Но в два с половиной года потерял сознание на кухне. И его на "скорой" увезли в больницу. В советскую эпоху только до года ребенка госпитализировали с матерью, а потом родителей уже не брали.

Арсик очнулся в незнакомом месте: червяки какие-то прозрачные вползали в него через руки. Он хотел убежать, но оказалось: привязан к постели.

- Волк, дай чаю! - обратился он для настраивания отношений к белому халату и теснее прижался к стене, чтоб за бочок не ухватили.

- Волк, - усмехнулась медсестра, - ты сказку про Машу и медведей слышал, да? А я на медведя не похожа... Но неужели у меня такой кусачий взгляд? На этой работе нам знаешь как мало платят...

Что мы такого с Юлямой сделали, - думал Арсик. - За что? А, понял, я жука в огороде нашел и сломал. Но я его похоронил. Но жук тоже богу нужен... Юляму от меня спрятали: увезли к дядьке по имени сухарь или сахар... Захар! Он с немытым запахом и бегает за мухами с топором в конце улицы. А папа-то уже бежит и крыльями-погонами машет! Дядьке сейчас будет"... И Арсик заерзал под капельницей.

На самом деле Юля в это время сидела у врача.

- Ваш сын уже очнулся. Потому что вы пришли! А дети, о которых не спрашивают родители-алкоголики, часто так и не выходят из комы. В чем тут дело, я не знаю. Казалось бы, дети в коме ведь не знают, пришли к ним родители или нет.

Юля посмотрела на врача: рыхловатый, обыкновенный, а побежит доносить, так сразу станет спортивного вида. Нет, этот не побежит. Впрочем, как знать! Но все равно скажу.

- Бог все знает, - скороговоркой пробормотала она и добавила: - Если сын очнулся, я его заберу.

Врач сделал такой вид, словно при нем сказали неловкость: отвлеченно посмотрел в окно, потом освежил порядок бумажек на столе.

- Не понимаю я верующих. Как с этим жить? - спросил он.

- А сны вам понятны? Живем же с этим... А жизнь сама вам понятна?

- Ну, волны какие-нибудь от родителей идут, лучи полезные... к коматозникам. Науке еще неизвестные. А им же немного надо, детям, жизнь которых на волоске висит.

"Фанатичка какая-то, - подумал он с тоской, - отпущу-ка я этих фанатиков, а то... затянут нас в какую-нибудь историю. Уж с такой внешностью могла бы и более земные радости испытывать, то есть вкушать. А старина Гиппократ тут, со своей клятвой, меня бы понял - такие, как эта, излечатся одним пронзительным самовнушением".

Арсик думал: можно отсюда удрать - из врачей? Охапки слов жужжали, как пчелы, он ловил их и расставлял по местам. Вот этот, который похож на Николая Угодника, врач, потому что сказали: "Придет врач и переведет тебя в палату". Слово "палата" чем-то продолговатым, как махровое полотенце, позыкивало вокруг головы. Оказалось же: просто комната с дядьками. Лежат, матерятся, и никто им язык не отрежет.

- Так вы сами себе же хуже делаете, что Богородицу не любите, попытался он им помочь.

Они на минуту-час-миг утихли, а потом прозвучал голос:

- В семинарию вам, молодой человек, пора поступать.

Арсик не понял. Семинария - семь нар? Нары-то дома были, но одни. На них лук сушили, а шелухой от лука красили на Пасху яйца. Ну, опять они по-матерному!.. Вот желтые червотрубки напустят на вас, узнаете! В это время вошел голос в черном халате:

- Арсений Лукоянов! Вот одежда - мама за тобой пришла.

Двое мужчин потянулись вслед - посмотреть, какая мамаша у будущего семинариста. Посмотрели и рассказали так:

- На сектантку не похожа совсем! Вы кости видели - по семнадцать копеек продаются? Вот только красивые такие, зашлифованные...

- Лучше бы была, как мешок пшеницы хороший, - вздохнул один из терапевтических мыслителей. - Такая как ляжет, как придавит! - И голос его мечтательно оборвался.