Косьбище

Радость от мысли: во какие у меня принципы! - несколько утихла при разглядывании окружающей среды: ну и что тут вызывает у меня "наибольшее раздражение"?

Да вроде -- пока ничего. Мы начали косить между двумя мысками леса навстречу солнцу. Теперь оно поднялось. На него было приятно смотреть сквозь закрытые веки. Почти закрытые ресницы превращали солнечный свет в переливающееся полотно на хрусталике глаза. Знаю, что это всё интерференция с дифракцией, а всё равно -- красиво. Как переливающиеся, пляшущие по всему небу полотнища северного сияния. Только там, на северах, оно на небе. Далёкое и холодное. А здесь -- вот оно. И - тёплое. Солнце, ещё не жаркое, не злое, очень приятно согревало подставленное лицо, мои руки на косе. Оттуда, с его стороны, с юго-востока, поддувал лёгкий ветерок. Когда вышли из ветровой тени от леса -- стало хорошо чувствоваться. Тёплый, ласковый, несильный ветер, не только... литераторы говорят - "овевал разгорячённое лицо". Ну, пусть так. Главное -- стало тепло и сдуло кровососущую мерзость. Я снял с себя всю одежду, сложил у края деревьев, подставил тело ветру и солнцу и пошёл на новую делянку.

Красота! Солнышко заливало меня теплом, нагревало кожу лучами. Вот похожу так пару дней по покосу, и будет загар не хуже средиземноморского. А под загаром моя самая главная примета - "шкурка серебряная" - не видна. Но загорать надо всем телом. Так что... несколько "маятниково" получается. Поскольку единственная тряпка -- бандана на голове. Хорошо хоть плешь моя серебром не отсвечивает. Ничего, пусть болтается и вентилируется. На поворотах же не заносит. Главное, чтобы всякие мухи кусачие не прилетели и не покусали.

Сухана я оставил на той делянке, откуда начинали. Нормально у мужика получается. Моя школа. Но я всё равно посматриваю. Всё правильно -- там ветра нет -- походит одетым. А вообще это целая наука -- чего на покос одевать. Вы будете смеяться, но исконно-посконная одежда оказывается самой правильной. Холщовая рубаха на выпуск без пояса, холщовые свободные штаны, чтобы нигде ничего не цеплялось и не тёрло -- целый же день своё потное тело внутри одёжки крутишь, и высокие керзовые, "русские", сапоги. Все думают, что в России сапоги высокие - от грязи. И это правда. Но есть ещё мелочь -- на покосе за коротенькое голенище, как не уворачивайся, а семена трав сыпятся. И там колются. Через шаг снимать да вытряхивать... Было время -- мы на покос в керзачах и плавках выходили. Потом попали на лужок где трава... "вам по пояс будет". Пришлось штаны одевать. Щекотно.

Размеренный, однообразно-увлекательный ритм движения, почти не прерываемый оставшимися в траве на лугу корягами, под ярким солнечным светом и мягким теплом, успокаивал, снимал всякие волнения и переживания, создавал ощущение разумности, полезности, правильности делаемого на каждом шагу. Появилось время поднять глаза, посмотреть не на падающую срезаемую траву, не только на шаг вперёд. Можно поднять голову и осмотреть окрестности.

Ну вот, я же говорил -- жить спокойно не дадут. Сильные -- силой, слабые -- слабостью. А малые -- малостью. От леса по выкошенному месту во весь дух ко мне бежала Любава. Споткнулась и полетела носом. Ну, естественно, одежда у детей здесь на вырост. Как у американских зеков. Бегать в рубахе, которая будет до полу через два года... Хорошо, что не асфальт, а то вот так-то, со всего маха...

-- Глава 86

Следом за Любавой из леса на коне выехал Чарджи. Или я дурак, или парень в поход собрался -- у седла тул приторочен. "Кровожадные торки" вырыли топор войны, и весь местный "Вайоминг" срочно причёсывается -- приводит свои скальпы к товарному виду?

Хорошо, что увидев малявку, я сразу предпринял меры безопасности -- воткнул носок косы в землю и отошёл на два шага. Девчушка оборвала, наконец, себе подол и, сверкая голыми коленками, метнулась ко мне. Быстро, однако, бегает. Надо будет спрогрессировать Олимпийское движение. Хотя бы по женскому бегу на разные дистанции... Если сейчас начать, то за восемь веков тренировок... Мысль о возможных последствиях успехов святорусского спорта в будущих веках была прервана броском. Что радует, так это то, что она не метательница молота. Поскольку, если бы метательница, вместе со своим молотом, так метнулась бы мне на грудь, то я бы даже и собственные внутренности метнуть никуда не смог бы.

Конечно, я мог уклониться от этого накинувшегося на мою шею живого лассо. Но так было бы неправильно. Мужчина должен грудью принимать удары судьбы. Особенно, когда они визжат от счастья. И упорно пытаются задушить, одновременно пережимая кровообращение и на уровне шеи руками (О! А я и не знал, что она такая сильная! Так же и задушить...), и на уровне поясницы ногами, приложив для начала острой коленкой в солнечное (Твою...! Аналогично).

Любава восторженно визжала прямо мне в ухо. Звон -- по всей черепной коробке.

"Врезается в ствол пила.

Плоть дерева рассечена.

Но не берёза -- пила

Воплями изошла".