Косьбище

Ясный солнечный денёк, светлый, очень зелёный лиственный лес вокруг. Травка такая… свеженькая. Поляночка. Дальняя сторона поляны — склон. На склоне — пара землянок, ещё что-то искусственного происхождения. Во, эта хрень называется «вешалы». Совсем не похоже на напольные и настольные, которые в моё время в торговой сети. На этих — шкуры вешают, дичь убитую перед разделкой. Там, между этими… приспособлениями мужичков штук шесть в маскараде. А впереди, на подиуме, так сказать, сама «моделька» с двумя «ассистентами». Демонстрирует модель сезона: костюм типа «цапля без купальника». Вы когда нибудь цаплю в купальнике выдели? Вот и я — нет. И здесь не вижу. Поскольку всё замотанное. Костюмчик… не, не Версачи. Короткий плащ сероватого цвета расшит перьями серыми и белыми. Ниже тоже что-то такое болтается. А сверху маска с клювом. Только глаза видны. И из хохолка — толстая чёрная коса. На две ладони торчмя стоит, а дальше хвостом болтается. Такое ощущения, что цапля гадюку заглотила, но не совладала. Змея птице маковку изнутри пробила и наружу вылезает.

«Холостяк я, холостяк.
Холостяк я временный.
Не скажу в какой деревне
Был мужик беременный».

А я скажу, я ж ведь не частушка, русская народная. Деревня называлась Олимп, дело было в Элладской волости. Мужика Зевсом звали. Так он не только выносил, но и выродил. Из головы. Вот, правда, грудью кормить не стал. А девочку Афиной назвали. Похоже, что и здесь голову под родовые пути приспособили.

У подножия склона, посреди этой милой цветущей полянки лежит здоровенный камень. Какое-то барахло под камнем свалено. А на камне мужик голый. На спину положен и верёвками привязан. Камень, естественно, валун. Поэтому у мужика ноги и голова — низко. А середина, включая тощий пупок и не сильно наблюдаемые архитектурные излишества — на самом верху. А голова смотрит в мою сторону и из головы торчит борода. Знакомая. Где-то её недавно жевали. В моём присутствии. У мужика во рту пук травы заткнут. Но глаза у него раскрываются всё шире и становятся всё более… повествовательными. Где-то я такие вылупленные гляделки уже видел.

Тю! Так это ж мой отчим, кормилец-поилец-в даль посылалец. Аким Янович Рябина. Ну, Акимушка, быть тебе богатым. Такая русская народная примета. У нас ведь на Руси так: если тебя никто не узнает, то и в долг просить никто не будет. Враз разбогатеешь. А голый ты сам на себя не похож. И вверх ногами… Пока я голову не наклонил, пока наоборот не глянул — не признать. Голый, тощий, старый… А это, оказывается, сам Аким Рябина. Сотник. Бывший, правда.

Один из ассистентов заметил нас у края поляны и крикнул этой… рожающей гадюку цапле. Она крутанулась на месте, плащ её широко распахнулся, подобно большим серым крыльям.

«И в воздухе блеснули два ножа.
Холопы затаили все дыханье»

Всё точно. Только холопов здесь нет, и оба ножа в одних руках — в её. И один она сразу приставила к груди Акима. А второй направила в мою сторону. И эта дура начала им манить меня. Подманивать ножиком? Ну я и говорю — дура сумасшедшая.

– Иди сюда, отроче. Не бойся.

– А я и не боюсь. А чего идти-то?

– Это хорошо, мальчик, что не боишься. Иди ближе. Я тебе сказку расскажу.

Всё-таки 12 лет на ниве пророкизма даром не проходят. Голос с хрипотцой. И интонации несколько… визгливые. Отвыкла бабушка-цапля детей подманивать. Не, не баба. В смысле — не яга. А вот её помощнички… Один к опушке отходит. И костюм у него совсем не серо-бело-благородный, а скорее, грязно-зелёно-буро-кровавый. Нехорошо. Хорошо то, что меня Сухан слышит даже и с закрытым ртом. В смысле — с моим закрытым. Пол-оборота от как бы прогуливающегося грязно-бурого и одними губами в никуда:

– Сухан. Кто сунется — бей насмерть.

Мужички — зрители костюмированные — подтягиваются. А моих крестников не видно. Или просто — в маскараде не разобрать? Восемь мужиков на нас двоих — многовато будет. Если правильный бой. А вот если общая свалка, то… побегаем. А бегаем мы лучше. Я — быстрее, Сухан — дольше. Есть шанс. Обостряем.

Это была моя ошибка. Нужно было бы потянуть время, устроить кое-какие догонялки, может быть — в ногах поваляться. Я совершенно упустил из виду, что где-то там, севернее, скачут мои четверо верховых. Что Любава говорит мужикам такие слова, что Ивашко с Чарджи готовы дерева грызть. Что это мои люди, моя команда, которая из кожи лезет выполнить мои приказ. Не привык я работать в команде. Здесь — особенно. Весь расчёт только на себя. Да вот — на «живого мертвеца» под боком.

– Слышь ты, птица. Я чего сюда пришёл. Тебя трахнуть. Ну сильно хочется. Никогда не доводилось цаплю на уд насаживать. Интересно мне: ежели тебе до самой матки засадить, ты как — кукарекать будешь, или каркать? А может — чирикать? Тут слух прошёл: ты 12 лет неогуленая ходишь. Забыла, поди, как это — на спинку и ножки в стороны. А помнишь, как княжии тебя тут на лугу…