Косьбище

Я отшвырнул повод, прыгнул деду на грудь и, прижав дрючок ладонями поперёк его шеи, зашипел ему в лицо.

– Остолоп! Дубина! Орясина! Ло седых лет дожил а ума-разума не набрался! Лучник смоленский, а смотреть не научился! Ты не сюда смотри. Ни на это, ни на это. Ты сюда, вот сюда глянь!

Сначала я дёргал себя за рубаху на груди, потом оттягивал щипком кожу на своей ключице в разрезе ворота рубахи. А в конце ткнул растопыренными пальцами себе в глаза.

– Ты! Сотник хренов! Ты что, не видишь, с кем спорить тщишься! Что я старше тебя. Много старше и много умнее. Ты, Аким Рябина против меня как комар-однодневка к вечеру против молодого волчонка. Да, ты свой срок уже прожил, а я свой только начал. До только и моего «только начал» против твоего — в сотни. «Встречают — по одёжке, провожают — по уму». Ты долго ещё «встречать» будешь? До самых «проводов»? До твоих? До поминок? Я тебя вытаскиваю, второй раз смерть отвожу. А ты мне тут… Третьего раза не будет.

– К-какого?

– Не знаю. Только я с тебя защиту свою снимаю. Как Богородица — Покров свой.

Я ещё мгновение бешено смотрел в ему глаза. Потом толчком отжался и поднялся на ноги.

– Чарджи, Ивашка помогите владетелю на коня сесть. И Охриму помогите. Чарджи. Любаву возьмёшь с собой в седло. Насчёт «почти» не забыл?

Снизу, подтягивая штаны и весело отругиваясь от оставшихся возле ведьмы и на ведьме, мужичков поднимался Звяга. Рябиновская команда в сборе — пора отправлять. Да, чуть не забыл:

– Слышь, Аким, сделаю я тебе ещё одно благое дело — вирника заберу. А то болящий объест тебя. Упакуйте там его аккуратненько и, с нашими конями и его барахлом гони ко мне на заимку. Хоть Звяга, хоть Чарджи дорогу знают.

– Господине! А на что нам Макуха? Он-то и живой… А ныне только дерьма мешок.

– Ты, Ивашко, по сторонам посмотри внимательно.

– Ну… лес…

– Ещё раз «нукнешь» — домой в хомуте пойдёшь. Ведьмы — не грибы. Просто так по лесу не растут. Им место особое надо. Для дел их богомерзких подходящее. Ты про источники с «живой и мёртвой водой» слышал? Вот. У Макухи — хребет перебит. Как «мёртвая вода» на раненых да увечных действует — знаешь. Осталось только родничок найти.

– Эта… Господине… А — «живая»?

– «Живую» я и сам делать умею.

Всеобщее охренительное молчание, прерываемое лишь скрипом тяжко проворачивающихся мозгов и глубоко изумлённых вздохов сквозь зубы, подтвердило правильность построения моего бреда. И что характерно — ни одного заведомо ложного утверждения. Для обеспечения полной «ванька-правдивости» придётся спрогрессировать самогоноварение. Или сразу ректификационную колонну для производства спирта делать? Отношения между спиртогонами и самогонщиками всегда были… сложными. Как между дистилляцией и ректификацией. С одной стороны — водка лучше. С другой стороны, мой любимый «Хенеси» — самогон. Как и все коньяки, кавальдосы, виски и бренди. Но что-то делать надо. Потому как «не бывает некрасивых женщин…».

Рябиновкая команда погрузилась, наконец-то на лошадей и уехала. Ивашко с Ноготком и «мужем горниста» отправились перетряхивать барахло местных, что в землянках завалялось. Мы с Суханом спустились к подножью холма. «Обоерукий топорник» как раз встал и, подтягивая штаны, вопросительно посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой, и последний из выживших «птицев», мелкий, непрерывно шмыгающий носом мужичишка, устремился «соприкоснутся» и «оторваться». За 12 лет.

Ещё утром она была «пророчицей» и «святыней», а после обеда стала «местом общего пользования». Как известно, глория, того, мунди. И очень быстро.

Я откинул тряпку с головы женщины. Глаза её были открыты, но слёзы уже не текли. Пульс на шее не прощупывался.

Лицо последнего «толкальщика», старательно исполнявшего свой ритмический процесс, приняло встревоженное выражение. Темп несколько ускорился. «А ну как отберут?». Ладно, фиг с тобой. «Пока тёпленькая» — тоже из фольклора. Не буду мешать.

Мужики вытаскивали барахло из разных мест стойбища. Кое-что совсем рвань, кое-что — оставим на вторую ходку. А вот личный сундучок «пророчицы» — Сухану на плечи. Потом колонна построилась и двинулась в обратный путь. Через версту, примерно в двухстах шагов от тех камней, где на меня кинулась гадюка, нашлось подходящее место: небольшой, но глубокий бочажок. Вокруг камыши стеной, внутри круглое водное пространство. Метра три в диаметре. А глубина… сколько не проверяли — не достали. Кажется, майя называли такие водоёмы сенотами. И почитали их «вратами в царство мёртвых». Тут Угра, а не Чичен-Ица, но нам подойдёт. Для вполне «майской» цели.

Ведьме на шею привязали крупный булыжник из «гадючьих камней» и скинули в воду. Её белое тело пошло головой вниз на дно. Достигло. Ей навстречу поднялась придонная муть. Потом, смутно видимые через толщу воды, туда же, на дно, в слой взбаламученного ила, медленно покачиваясь, опустились и чёрная коса, и несвязанные руки. Наконец и белые ноги её, так и не сойдясь вместе, вытянулись горизонтально в приданном слое.