Косьбище

Калитка распахнута, но весь народ с этой стороны. Линия палисадника работает как невидимая граница. В трёх шагах — мокрая, тёмная куча, которая пару-тройку часов назад стояла у ворот в конюшне и, заткнув в рот концы своего платка, подвывала, глядя на наказание своего мужа. Я её пожалел. И кузнеца пожалел. А надо было… вложить полста ударов. Так чтобы он и не поднялся. А в кузне бы я и сам справился. Ну, пропотел бы, подёргался… Надо — было… Как говорит один персонаж у Шолом Алейхема: «Если бы я был такой умный как моя жена потом». А я — «не умный». И эта женщина… уже совсем «потом».

Её муж, он же организатор убийства, сидит на крыльце домика. Скособоченный — не на всем сидеть можно, держится за столбик. Между ними — на дорожке, посыпанной речным песком, — непосредственный убийца. Радостный дебил. Та же детская улыбка на лице, тот же кузнечный молот на плече.

Поговорим об адекватности, аутентичности и ограниченной ответственности. Если очень хочется. «И не ведают они что творят». Очень может быть. Только это не ко мне, с этим — к ГБ. К Господу Богу. Он — всеблаг, а я чётко понимаю, что когда молот ломал этой бабе хребет и рвал лёгкие, ей было мало интересно насколько у «ярого малого» ограничена правоспособность. Точно такое же странное отсутствие интереса к официальному заключению лечащего психиатра будет испытывать любой следующий персонаж, который попадёт под данное милое сочетание невинной улыбки и падающего железа. Причём, очень может быть, следующим буду я сам.

А что с этой стороны заборчика? Мои здесь, но Чарджи нет. Значит, нет ни его лука, ни метательных ножей. Ивашко с Ноготком пойдут за мной, но у них оружие для близкого боя. На дистанции этого молота. Возможны потери. Да просто обязательно будут! Кого выберем для похорон? Среди моих?! Ну, тогда я сам.

Пока это всё крутилось в мозгу, в душе постепенно нарастал кураж. Это очень хорошо, что я так выложился на Марьяшке. В голове просветлело. Всякая суетливость, мелочь эмоциональная — отпала. У меня сейчас не капризность с раздражённостью, это уже радость боя пошла.

«Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья — —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог»

Гений Пушкина в форме монолога «адреналинового наркомана».

Я шагнул к открытой калитке. Вся моя команда, включая Сухана, двинулась следом. Даже Николай затесался. Какой-то мужичок из конюхов, ухватил меня за рукав:

– Те чё, паря? Сдурел? Этот блаженный из тебя мозги только так вышибет. Он же слов не понимает. Он же…

– Руку убери.

– Чего?

– Убери руку. Я тебе не «паря». Я — боярыч Иван.

– Дык…. Дык ему жешь всё равно! Он жешь не разумеет! Он жешь…

– Так и мне — всё равно. Но я ещё и разумею. Мужи мои! (Ну и обращеньеце — не то господин заговорил, не то жертва многомужества). Без моей команды не лезть. Ежели что — меж собой не свариться, поделить всё поровну. Сухана берегите. Ивашка — старший.

– Господине! Дык кто ж, кроме тебя, с Суханом сладит? Дык ему ж никто и слова…

– Значит, придётся возвращаться живым. Исключительно из-за Сухана. Слово сказать.

И я шагнул за линию калитки. Сзади ахнули, взвизгнули. Затихли. Намертво. А я сделал четыре своих коротеньких шажка и опустился на корточки у головы убитой женщины.

Острый запах крови и мочи. Вокруг ночная прохлада. Пожалуй — уже предутренняя. Ни мух, ни обычных сельских запахов. Сильный аромат каких-то ночных цветов и острая приторно-удушающая вонь свежей крови. Удар был очень сильным, голова женщины вывернулась, и её лицо смотрит в лицо мне. Глаза открыты. Выражение ужаса и спешки. Не то — ужасной спешки, не то — поспешного ужаса. Нормальное состояние многодетной матери-домохозяйки. Особенно, когда на неё падает кузнечный молот. Интересно, а ещё дети у них есть? Плоховато я осведомлён о гражданском состоянии местных жителей.

Ага, а вот и молотобоец двинулся. Кузнецу от крыльца меня видно плохо, вот он и затянул с отдачей команды. Или ошалел от моей наглости. Но теперь озвучил: «Бей его! Бей!». Малый пошёл на меня, улыбка на лице стала шире. На мне шапочка, под шапочкой косыночка, под косыночкой — косточки тоненькие. Под костями — я сам. И будет мне самому сейчас команда: «а ну-ка, разлетелся быстро во все четыре стороны!». И защититься мне нечем. Даже дрючок мой берёзовый где-то в лесу лежит. А малый уже и молот с плеча скидывает.