Кошачье кладбище

— Да. Осталось много почти новых, неношеных вещей… Свитера… штанишки… рубашки. Кому-то они пригодятся, будут в радость. Конечно, кроме того… что было на нем… Одни клочья остались. — И она с трудом подавила рыдания. Отхлебнула кофе, нет, не помогло. Закрыв лицо руками, горько заплакала.

Все сидели в странном оцепенении, будто чего-то ждали. Ждали от Луиса. Он сразу почуял это — замечательные способности все видеть и чувствовать служили ему весь день, — отмел все сомнения и колебания. Даже официантка, сервировавшая дальний столик, застыла в ожидании. Что они от меня ждут, недоумевал Луис и сразу же понял: ждут, чтобы я утешил жену.

Но это выше его сил. Очень хотелось, он знал, что обязан утешить ее, но не находил сил. Мешал кот. Кот, да не тот. Фу, черт, привязалась дурацкая рифма! Кот-убийца, чьи жертвы — мышей да птиц — Луис тайно предавал земле. Всякий раз быстро, без охов и вздохов он убирал падаль. И безропотно покрывал убийцу. Значит, и сам причастен. А причастен ли он к теперешней смерти?

Он взглянул на свои пальцы. Вот они почти касаются, скользят по курточке Гейджа, еще немного… Увы! Упустил он курточку. Упустил он Гейджа.

Он уставился в кофейную чашку, ни слова не сказав плачущей подле него жене.

Немного погодя — а может, и много, ведь для Луиса и Рейчел каждая секунда что вечность — Стив обнял ее, ласково прижал к груди. Укоризненно и сердито зыркнул на Луиса. Луис повернулся было к Джаду, но старик сидел, потупясь, словно устыдившись. Нет, и он не поддержит.

37

— Чуяло сердце, не миновать беды, — сказал Ирвин Гольдман. С этих слов все и началось. — Как только она за тебя замуж вышла! Я ей тогда сказал: «Ох, и хлебнешь ты, доченька, горя». И вот, пожалуйста. Вот… результат.

Луис медленно обернулся. Тесть возник рядом внезапно — как чертик из коробочки — злобный старик в черной ермолке. Луис непроизвольно принялся искать взглядом Рейчел: ей полагалось во время дневной церемонии находиться у подставки с книгой. Но там ее не было.

…Народу собралось меньше, чем утром. Уже через полчаса Луис сел в первом ряду поближе к проходу, плохо соображая что к чему. Он очень устал и хотел спать. В нос бил приторно-удушливый запах цветов. Ко сну его клонило совсем не из-за пива. Измученный мозг требовал отдыха. Оно и к лучшему. Часов двенадцать-шестнадцать поспит, наберется сил и сможет утешить Рейчел.

Он уронил голову на грудь, рассматривая пальцы, сцепленные меж колен. Шепот за спиной убаюкивал. Хорошо, что не пришли Ирвин с Дорой, подумал Луис, вернувшись с обеда, но трудно поверить, что больше не придут. И опасения подтвердились…

— Где Рейчел? — спросил Луис.

— С матерью. Где ей и положено быть, — отрезал старик Гольдман с победоносно-довольным видом, точно делец, заключивший выгодную сделку. От старика разило виски, наверное, изрядно выпил. Он стоял перед Луисом, точно прокурор перед обвиняемым: преступление очевидно. И держался на ногах не очень твердо.

— Что вы ей сказали? — с тревогой спросил Луис. Он чуял, знал: отец ей что-то сказал. По лицу видно.

— Ничего, кроме правды. Сказал, что она пожинает плоды непослушания, вот каково выходить замуж против родительской воли.

— Неужели вы прямо так и сказали?! — Луис ушам своим не верил. — Не может быть! Неправда!

— Нет, правда. И еще сказал, что сразу понял: добром дело не кончится, беды не миновать. Ведь я с первого взгляда тебя раскусил. — Старик наклонился, обдав Луиса винным перегаром. — Меня не проведешь, сразу смекнул, что ты за фрукт, докторишка паршивый! Совратил мою дочь, женил на себе — какое безрассудство! Сделал из нее прислугу, и вот теперь на твоих бесстыжих глазах гибнет ее ребенок… попал под машину, как бездомный щенок!

Луис не понимал и половины злобных слов старика. Он все еще не мог поверить, что тот сказал Рейчел…

— Вы и вправду ей так сказали? — все повторял он. — Неужели вправду?

— Да, чтоб тебе гореть в аду! — выкрикнул Гольдман, и все в зале сразу повернулись к нему. Из налитых кровью глаз старика закапали слезы. Под мягким светом дневных ламп блестела его лысина. — Ты превратил мою любимую дочь в прислугу… разрушил ее жизнь… увез к черту на рога… из-за тебя мой внук погиб страшной смертью на дороге!

Голос его все набирал обвинительный пафос.

— ГДЕ ТЫ БЫЛ? МАЛЬЧИК ИГРАЛ НА ДОРОГЕ, А ТЫ СИДЕЛ НАД ДУРАЦКИМ МЕДИЦИНСКИМ ЖУРНАЛОМ. ЧТО, ТРУДНО БЫЛО ЗАДНИЦУ ОТ СТУЛА ОТОРВАТЬ? ЧЕМ ТЫ, СУКИН СЫН, ЗАНИМАЛСЯ? ДЕРЬМО! УБЛЮДОК! УБИЙЦА! УБИ…

Тут все и закрутилось. Луис видел себя как бы со стороны: он замахивается, блестит запонка на обшлаге рубашки (эти запонки подарила Рейчел на третью годовщину их свадьбы, не знала, не гадала, что наденет их муж на похороны в ту пору еще не рожденного сына). Казалось, кулак — это гирька, привязанная к руке. Вот она опускается прямо на подбородок Ирвина Гольдмана. Тот стоит раззявясь. Мерзкий слизняк. Такого и бить-то противно. Под кулаком за мягкой губой и подбородком он почувствовал твердое — вставная челюсть.