Кошачье шоу

Теплая еда и горячий кофе, комбинация горького и огненного вкусов — мексиканская кухня в восемь утра (странновато, да?) воскресила их обоих, как и надеялась Темпл. Невозможно было делать перерывы в еде, когда все внутри так горело. Темпл пыталась погасить огонь картофельно-луковым хашем и кинзой.

В течение нескольких благословенных мгновений они могли даже просто есть. А когда пришлось взять передышку от этих кулинарных фейерверков, оба отклонились на спинки, словно молча сговорились. Темпл первая прервала молчание. Снова. Она всегда это делала — торопилась там, где дурочки держали бы рот на замке.

— Ты все равно не объяснил, почему бывший священник может проводить обряд в крайних случаях.

Мэтт похлопал по своим губам бумажной салфеткой, словно пытаясь смахнуть не только остатки еды, но и ее обжигающий след.

— Один раз — священник, всегда — священник, — он использовал серьезный мрачный тон, чтобы выразить прописную истину, сказанную задолго до него. — В чрезвычайных обстоятельствах меня зовут, чтобы исполнить обязанности священника, если другой священник недоступен. Как если бы меня призвали к умирающему, например.

— Почему меня не покидает ощущение, что сестра Серафина была… не скажу, что рада, но почему мне показалось, что она испытывала тебя?

— Она была моей учительницей. Она знала, что я поступил в семинарию, хотя я пошел туда после колледжа. Знала также, когда я покинул ее, несмотря на то, что к тому моменту я был уже за сотни километров и лет от нее. Новости распространяются очень быстро. Каждый приход, как новостное бюро. У монахинь какая-то своя информационная система мирового масштаба… Или, может, это Святой Дух шепчет им отчеты о поведении бывших учеников во время молитв, или мой ангел-хранитель сплетничает про меня — не знаю. Зато она знала. Она знала, где меня найти, если я понадоблюсь ей. И ведь я был ей нужен… она так разочаровалась во мне, в моей жизни, в каком-то смысле, она даже сама этого не понимает. Она не преминула поставить меня лицом к лицу с моим двояким положением. Я оставил приход, но приход никогда не оставит меня.

— Это… жестоко, — сказала Темпл.

— Нет, всего лишь — грубо. Религиозная жизнь не боится грубости.

Темпл покачала головой.

— Никогда бы не подумала, — она задумалась на мгновение. — Скажи, значит, поэтому ты нацепил тот черный костюм, когда играл на органе во время заупокойной службы в «Честер энд Роиял»! Вот почему ты вообще умеешь играть на органе!

Мэтг приподнял вверх руки, показывая, что он сдается, и засмеялся громко и, в этот раз, продолжительно.

— Тебе всегда надо сложить два и два, ты в курсе? Прямо ненасытная!

— Мда. Но что мне делать, если сложив два и два, я получаю три?

Он немедленно успокоился.

Темпл вонзилась в омлет, а потом завернула уголок салфетки:

— Мэтт, я должна сказать тебе, что мы, бывшие унита-рии, довольно толерантны. Но у нас серьезные проблемы с религиями, которые не дают жить тем, кто не соответствует их видению мира.

— У меня тоже, — сказал он, перебивая.

— То есть, я хочу сказать, что фундаменталисты, в основном, концентрируются на осуждении других людей и на нахождении в них вины по всем статьям, не важно, христиане они или мусульмане.

— Поэтому на свете так мало католических фундаменталистов, зато есть множество консерваторов.

— То есть церковь во времена, когда бушует СПИД, не оправдывает использование презервативов и поддерживает безопасный секс, потому что это тоже способ контроля рождаемости! Это — более чем грубая позиция. Это уже безумие.

Он заерзал на своем пластиковом стуле:

— Я не хочу спорить с тобой по поводу теологии или логики. Множество из этих вопросов имеют либеральные и консервативные взгляды и внутри церкви, особенно в Америке.

— Может, я не права, — сказала она, — я не уделяю особого внимания религиозным взглядам, сказать по правде. Но. Церковь разве не против добрачного секса?

— Да.

— И против всех способов контроля рождаемости?

— Ну… есть естественные методы…

— Против развода?

— Да… но опять же, существуют инстанции…

— Против… мастурбации?

— Все сексуальные акты должны быть открыты для понимания детьми.

— Мэтт! — Темпл придвинулась к нему и перегнулась через полупустую тарелку с остывающей едой. — Что ты собираешься делать?

— Я больше не обязан придерживаться ничему из вышеуказанного, потому как теперь я не практикующий священник. И больше никому не должен говорить, что делать.

Казалось, что ему полегчало, хотя он все равно не понял.

— Мэтт! — Темпл знала, что ее голос звучит несколько раздраженно, но не могла сдержаться. Головоломка никак не складывалась, и она сидела напротив говорящего, умеющего ходить ребуса, который не хотел признать факт своего нового — насколько нового? — существования. — Что ты будешь делать? И что ты можешь сделать теперь, когда больше уже не являешься священником?

Глава 16 Катехизис

Большинство из нас женятся на бывших монахинях.

— А это не слишком… ограничивает? — спросила Темпл.