Кошачьи

Хотя мой друг был хорошим парнем, я все же должен признать с болью, что в этом году никто не пригласил его на рождественский ужин. Вполне вероятно, ни один человек не отозвался бы на приглашение с его стороны. Густав, как я в который раз констатировал, был и остался прирожденным одиночкой, существование которого никто не воспринимал всерьез и смерть которого станет не более чем автоматическим снятием с учета по потреблению электроэнергии и воды. Конечно, были Арчи и пара других, кого он по своей слепоте называл друзьями. В действительности же это были безымянные знакомые, все на одно лицо, и вели себя соответствующе. Время от времени кто-нибудь удостаивал нас своим обществом и приносил с собой в подарок бутылку вина к ужину. Время от времени Густав получал приглашение от кого-нибудь из них и приносил в подарок бутылку вина. Так они обменивались бутылками вина с ежеквартальной регулярностью — только чувства, чувства Густава, потому что у него они действительно были, оставались в темнице, в которой заперт каждый одиночка со своими чувствами. Если разобраться, то Арчи был самым надежным среди всех, хотя его мы видели всего несколько раз в году, и у него были эти ужасные заскоки. Но он хотя бы помогал моему товарищу в трудные минуты и проявлял, таким образом, видимость дружбы. А я? Ну, я ведь не человек и не в состоянии заполнить человеческие пробелы чувств. И все же (в этот сентиментальный день можно рискнуть сделать сентиментальное признание), вероятно, я был единственным живым существом в мире, которое действительно любило Густава. Да, верно, я любил этого увальня, этот перезревший арбуз в образе человека, этого говорящего бегемота, это суперничтожество, этого всестороннего неудачника, этого самодовольного борова, этого пописывающего невежду, этот пустой орех, это средоточие неполноценных атомов, этот абсолютный ноль, — но всякий, кто посмеет напасть на него, познакомится с моими острыми, как скальпель, когтями!

Сразу после совместного поедания жаркого (я под столом, Густав на неудобном для его слоновьего зада и слишком маленьком кухонном стуле, дизайнерском извращении, который наверняка стоил целое состояние) я выскочил через заднюю дверь. Убедился, что задний вход открыт для участников конференции, а потом поднялся по обвалившейся деревянной лестнице на этаж выше. Как и всегда в рождественский вечер, мой одинокий друг включит магнитофон и будет прислушиваться к исполнению пасторального хора какого-то соборного воробья, потом снова углубится в исследования богини, которой тридцать пять тысяч лет.

На улице без остановки шел густой снег, пейзаж, укрытый сине-белой периной невероятно огромных размеров, создавал превосходный рождественский мотив для простодушной картины. Но ледяной ветер уже предупреждал, что эта зимняя идиллия скоро сменится суровой метелью. Через окна, чьи ставни разрушились или со временем утратили свои шарниры, в обветшалые помещения падал косой свет уличных фонарей, обеспечивая скудное освещение. Я намеренно пришел на час раньше, чтобы побыть одному со своими мыслями. Потому что интуиция подсказывала мне: этой ночью произойдет что-то решающее. Конечно, я мог ожидать задолго до этого, что собрание выявит нечто сенсационно новое. Паскаль и я хотели лишь подвести итог и, возможно, продемонстрировать нечто похожее на совместную решимость. Где бы и кто бы ни был палачом, он должен знать, что мы все охотимся на него и намереваемся пресечь кровавую тиранию. Но в воздухе уже висело особое предчувствие, обещающее развязку.

Сидя в центре помещения среди проклятых стен, где все началось, я провел оставшееся время в медитации. И чем больше хаос стирал кристальный порядок в моей голове, тем настойчивее меня охватывала созидательная энергия, с каждым толчком которой я приближался к решающему моменту этой истории. Было так, словно метафизическая тишина обнажила мои нервы, полные боли, душу, вобравшую в себя болото сплошного обмана, крови и ненависти. Я начал думать яснее и свободнее, пока время не пролетело, как в самолете…

Наконец Паскаль и Синяя Борода вошли в помещение и положили конец этой странной медитации, прежде чем она завершилась каким-либо конкретным результатом. По старику было видно, что поход сюда отнял у него слишком много сил. Небрежно поприветствовав меня, Паскаль плюхнулся на задние лапы и жадно хватал воздух, как в наркотической ломке.