Кошачья Свара. Мадрид, 1936 (ЛП)

- И вы ничего не поняли, - мягко, почти нежно возразил Ихинио Самора. - В этом-то и проблема. Не наша с вами, а проблема Испании и всего мира: вы не понимаете рабочих людей. Вы видите их необразованными, мрачными, одетыми в лохмотья и думаете: да поможет мне Бог. Если рабочие что-то просят, если требуют каких-либо прав или повышения зарплаты, вы пугаетесь. Они пришли обобрать меня до последней рубашки, говорите вы себе. И в определенной степени это так. Но рабочие хотят не просто денег. Они хотят справедливости и уважения. И пока вы этого не поймете, не будет ни взаимопонимания, ни общественного спокойствия, и агрессия будет только расти. Вы уже видели, что происходит в Мадриде и всей остальной стране: рабочие жгут церкви. Я не одобряю этого, но скажите мне одну вещь: кто их построил?

Он сделал паузу, чтобы глотнуть вина, и продолжил тем же назидательным тоном:

Если рабочие протестуют, то, вместо того, чтобы задаться вопросом о причинах, вызывают полицию; если этого недостаточно, то Национальную гвардию и, если необходимо, и Легион [18]. С такими аргументами нет нужды быть правым. Вспомните Астурию [19]. Но одно есть у рабочих - они не заканчиваются. Посмотрите вокруг себя, услышьте голос народа: он думает, что плод уже созрел, и знает, что другой возможности не будет, и в итоге вспыхнет революция. Когда пришла Республика, все сказали: время, с несправедливостью покончено. Это было несколько лет назад, и сейчас все продолжает оставаться на своих местах: богатые все так же богаты, а бедные - бедны, а протестующих ждет дубинка и жестокое наказание. Или рабочий класс добудет себе богатство и власть силой? или здесь ничего не изменится. Вы видели, что произошло в России. Это и есть рай земной? Я не знаю ответ, но по крайней мере в России покончено с глупостями.

Он снова замолк, осмотрелся вокруг, на случай, если его речь вызвала какую-либо реакцию, и, видя, что посетители за соседними столами продолжали есть без каких-либо изменений, набросился на остатки еды с оставшейся от своих разглагольствований свирепостью. Англичанин воспользовался этой возможностью для ответа.

- И большевистская революция не случится, если я сниму квартиру для Тоньины?

- Очень остроумно! - поддел англичанина Ихинио Самора, видя его сомнения, но решил всё же не портить его хорошее расположение духа. - Вижу, что вы меня не поняли. Не только когда я говорил о сложившейся ситуации, но и когда говорил о другом. Смотрите, сеньор, ничто не остановит движение истории, это определенно, ни вы, ни я не можем с этим ничего поделать. Мы можем лишь решить проблемы этой бедной девушки. Я буду с вами откровенен: она - единственное, что меня заботит, и я не знаю, что делать. Эти тревоги меня убивают. Я обещал позаботиться об этой семье и ничего не добился. Хуста, в конце концов, уже пожила свое. Но это дитя, бога ради, она еще не познала ничего, кроме бесчестья и лишений.

Голос у него задрожал, а глаза наполнились слезами. Из-за его отдаленного сходства с Мениппом Веласкеса Энтони непроизвольно приписывал ему умственные способности этого мифического древнего философа и сейчас, при этом внезапном приступе сентиментальности, он чувствовал себя менее комфортно, чем буквально несколькими минутами ранее, когда тот обвинял его в содействии триумфу большевиков.

- Возьмите себя в руки, - сказал он приглушенным тоном, - вас могут услышать.

- Мне всё равно. За слезы никого в тюрьму не сажают. И простите мне это излияние чувств, но когда я думаю об этой несчастной бедняжке... Жизнь, которую она ведет, невозможно описать. И будущее, ожидающее ее, тут тоже сказать нечего.

- Дружище, если вспыхнет революция, возможно, все наладится.

- Как бы не так. Я говорил, что революция вспыхнет, а не что победит. Наоборот: при таком положении дел при первой же вспышке протеста на улицах появятся пушки. И если эти победят, то будет хуже, чем сейчас. Это то, чего я боюсь больше всего.

Энтони украдкой бросил взгляд на часы. Уже принесли счет, и ему нужно было торопиться, если он хотел зайти в гостиницу и успеть на встречу.

- Я сочувствую вашему разочарованию, - сказал он примирительным тоном, - но решение, которое вы ищете, находится не в моих руках. Я иностранец, здесь проездом, через несколько дней я вернусь в свою страну.

Ихинио Самора перестал жалобно кривить губы и взглянул на англичанина с новым интересом.