Кошачья Свара. Мадрид, 1936 (ЛП)

- Именно поэтому я и знаю, что она ненастоящая, потому я здесь. Если бы я ее увидел, возможно, был бы так же сражен великолепием ее фальшивости, как и вы. Самое простое в этом мире - видеть то, что хочешь видеть. Если бы это было не так, мужчины не женились бы на женщинах и человечество вымерло бы много веков назад. Дарвин ясно это осознавал. Ах, Уайтлендс, Уайтлендс, сколько примеров мы можем привести, сколько наших коллег, самых твердых и честных, снискали себе в итоге дурную славу по вине непреодолимого желания? Сколько преждевременных объявлений об авторстве! Сколько ошибочных датирований! Сколько символических интерпретаций, открытий, спрятанных в деталях пейзажа, в изгибах покрова Девы! Чрезмерное рвение раскрыть и интерпретировать то, что по определению является загадкой и неопределенностью!

Он наклонился вперед и несколько раз похлопал по Энтони колену, жестом одновременно насмешливым и отеческим.

- Откройте глаза, Уайтлендс, в оценке произведения искусства лишь пятьдесят процентов имеют отношение к реальности, а другие пятьдесят - это наши предпочтения, предрассудки, образование и, кроме того, обстоятельства. А если картины нет у нас перед глазами, и мы полагаемся на память, вес реальности сокращается до скромных десяти процентов. Память слаба, она идеализирует, она небрежна, в ней смешиваются разные воспоминания. Для человека увлеченного эти изменения неважны; возможно даже, что субъективизм является неотъемлемой частью изобразительного искусства. Но мы с вами профессионалы, Уайтлендс, мы должны бороться против обмана эмоций. Наша задача состоит не в сенсационных открытиях, и даже не в интерпретации и оценке. Наша задача ограничивается анализом полотен, красящих веществ, рам, трещин, актов купли-продажи, в общем, всего, что может послужить для определения реальности и поможет избежать хаоса.

Он снова откинулся в кресле, соединил кончики пальцев и продолжил:

- Совсем недавно, в Прадо, я наблюдал за вами. Я находился далеко, свет был тусклым, а мое зрение уже не как в былые времена, но даже при этом я убежден, что видел, как вы разговаривали с Диего де Аседо и Франциско Лескано. Не мне вас упрекать. Много раз я раскрывал сердце перед нарисованными образами, с большей искренностью и эмоциями, чем могут от меня ожидать люди и ангелы; перед некоторыми картинами я плакал, не от эстетических эмоций, а изливая душу, как на исповеди, как на психотерапии, что-то вроде этого. В этом нет ничего плохого, мы знаем, что такое эти кратковременные излияния чувств. Потом, в момент истины, эти эмоции нужно запереть на замок и опираться только на факты, доказательства из первых рук и сопоставления... В каких обстоятельствах вы видели эту картину? В одиночестве или с кем-то? Несколько часов или считанные минуты? Какие документы были в вашем распоряжении? И как насчет рентгена? В наши дни никто не осмелиться строить теории, не прибегнув к рентгену. Вы это сделали? Не говорите ничего, Уайтлендс, я знаю ответы на эти вопросы. Вы всё еще хотите убедить меня в обратном?

Принесли виски, и Энтони сделал два жадных глотка. Взбодрившись, он ответил:

- Я не пытаюсь убедить вас в обратном, Гарриго. Это вы приехали из Лондона, чтобы подвергнуть меня подобной разновидности академической лоботомии, замаскированной под суровость и методичность. Относительно ваших вопросов, я скажу вам вот что: я могу ответить на них более или менее, вы же - нет, потому что не видели картину и бьете вслепую. Вашими устами не говорит ни благоразумие, ни опыт, и еще меньше - дух товарищества. Вашими устами говорит исключительно страх того, что я добьюсь успеха, который выставит на посмешище вашу долгую карьеру, слепленную из честолюбия, болтовни и подсиживания. Ради этого вы приехали сюда, Гарриго, чтобы воспрепятствовать моей работе и, если не получится, примазаться к открытию и украсть у меня часть того, что принадлежит только мне.

Старый хранитель поджал губы, насмешливо поднял брови и присвистнул.

- Что, излили душу, Уайтлендс?

- Да.

- Ну и слава богу. А теперь опишите мне картину.

- С какой это стати?

- Потому что я единственный человек, который может вас понять, а вы умираете от желания поговорить об этой чертовой картине. Сейчас вы больше нуждаетесь во мне, чем я в вас. До сих пор вы просто показывали свою нервозность. Это вполне естественно. На вашем месте я бы тоже на стенку лез.

Флегматичность старого хранителя превратилась в привычный обмен ударами, как в старые времена учителя и ученика.

- Метр тридцать в высоту на восемьдесят сантиметров в ширину. Фон из темной охры, без пейзажа или каких-либо дополнительных элементов. В центре - обнаженная женщина, слегка смещенная влево. В правой руке на уровне колен она держит голубую ткань. Поза напоминает "Данаю" Тициана, которую Веласкес мог видеть во Флоренции во время своего первого визита в Италию. Черты лица женщины совершенно четкие и не совпадают ни с одной из моделей, к услугам которых прибегал Веласкес. Палитра идентична той, что и на картине "Венера с зеркалом", и без сомнений, речь идет о той же женщине.