Кошки больше не смеялись, все прониклись серьёзностью прочувственной речи Старшей. Девочки были отнюдь не дурами — совсем не дурами. Им не доставляло удовольствия подставлять сестёр по Экспансии. Не удивлюсь, если подобную роль мне готовили с самого начала, и просто смирились с этим, как с неизбежным злом. Как сама Высшая смирилась с нахождением на её территории плохо управляемой стаи. Я же передал Милене чашку и наконец подошёл к своему визави, до сих пор стоящему на коленях.
— У вас двадцать семь секунд. Ничего не хотите мне сказать?
— Кошак, вам ведь знакомо чувство родства?.. Это ощущение, что перед тобой кусочек тебя самого?.. И эпохальное чувство ответственности за эту часть? — мужчина кивнул в сторону Милены, поднял голову и теперь смотрел на меня без былого упрямства, но и отнюдь не подобострастно. Он смотрел живо, очень по-человечески.
Переведя взгляд на Старшую, я встретился с исполненными кошачьего любопытства глазами брюнетки. По-моему, она уже ловила кайф от нашего разговора, хотя никакого отношения к сексуальному подтексту он и не имел.
— У каждого человека есть своя система ценностей, — пожал я плечами. — Они там выстроены по рангу, своего рода система приоритетов. В зависимости от того, какую роль в Экспансии ты играешь — эта система сильно разнится.
— Понимаешь, меня не первый раз дерут… вот так. Я хорошо знаю то, на что способны эти милые девочки, сейчас так непринуждённо рассевшиеся за моим столом. Должно быть, ты сильный мужчина, раз они позволяют тебе вот так вести свою партию. Я бы так не смог. Но это не значит, что я стану сразу складывать лапки. Пусть подрали — сыну только на пользу пойдёт. Но ведь они могут не просто подрать, вот в чём дело! Они могут очень жестоко поиметь, так, что это оставит след на всю жизнь. Я не хочу сыну такой судьбы. Это не стоит должности, которую занимаю.
— Скорэль, хочешь сказать, действовал, не проверив достоверность информации?.. Твой сын как бы… сам валькирию клеил, — фырканье кошек возвестило мне, что все, до одной, прислушиваются к нашему разговору. Всем кошкам было любопытно, что там ещё такого вычудит их кошак.
— Я испугался. Просто по-человечески испугался, когда понял, что может произойти. Именно поэтому начал тянуть за все доступные нити.
— Хорошо. С твоими мотивами мы разобрались. Но не кажется ли тебе, что защищать человека, который оскорбляет незнакомых женщин, пытается грубо приставать к ним, разбивает пару, пользуясь привычкой к вседозволенности — это явный перебор? Даже если этот человек — твой сын? Ты отдаёшь отчёт, что если бы это не была валькирия — всё могло закончиться иначе, и пострадавшей стороной оказался бы отнюдь не этот пацан?
Долгая пауза и потерянный взгляд, обращённый в пол, отчётливо показали, что мужчина прекрасно всё понимает. Но вот Скорэль поднял глаза и вновь посмотрел так же прямо, как до того. Во всём его облике сквозила отчаянная решимость.
— Я упустил его, Кошак, и теперь расплачиваюсь за это. Это только моя вина, что он вырос таким. У нас нет род
— Выходит, республиканское воспиталище для твоего сына, будь эта система уже в строю, стало бы благом?
— Да. Я в этом уверен. И не только для него. Внешники слишком переоценивают институт семьи. Республика права, что не пускает ситуацию на откуп случайности — хорошие или плохие родители у чада. И ведь ты можешь быть хоть сто раз отличным работником, но как родитель окажешься… полным дерьмом. Сколько раз так было! А уж сколько раз я это видел на примере собственной семьи…
Оставив коленопреклонённого мужчину, я бездумно подошёл к окну. Нет, решение уже принято, тут было другое… Девять кошек и я. Все мы выросли без родителей. Плохо это или хорошо? Раньше я однозначно ответил бы — плохо. Однако глядя на проблемы этого сильного и успешного человека, который легко мог двигать любыми фигурами в масштабах Столичного мира… но не мог сдвинуть всего лишь одну слабенькую пешку… Всё представлялось отнюдь не столь однозначным.