Кошачий глаз

– И все-таки я не понимаю… Тапочки… Они же стоптанные, рваные. Зачем они вам?

– Двести тысяч, Виталий Петрович.

– Ольга Сергеевна… Вы ведь сейчас пошутили, да?

– Если вам не нравится мое предложение, пожалуйста, закладывайте кольцо. Но учтите, больше семидесяти тысяч я вам за него не дам.

– Семьдесят?! За платиновый перстень с бриллиантом? А за рваные копеечные шлепанцы предлагаете двести?

– Именно. У вас будет четыре месяца, чтобы выкупить их обратно. Если принесете тапки в течение двух часов, я дам за них на двадцать тысяч больше. Что скажете, Виталий Петрович?

Мужчина вылетел из ломбарда со скоростью пули. Квартира его покойной родственницы, очевидно, находилась где-то неподалеку, потому как обратно он вернулся уже минут через двадцать.

Пока его не было, я продолжала стоять у приоткрытой двери своего кабинета и пыталась понять, что сейчас произошло.

В поступке Чарской не было ни логики, ни смысла. Я, конечно, слышала о безумцах, которые покупают за бешеные деньги одежду и обувь знаменитостей, однако очень сомневалась, что бабушка рыжего красавчика настолько известна, чтобы кто-то мечтал завладеть ее добром.

Может, моя начальница, извращенка? Этакая фетишистка, получающая удовольствие от приобретения никому не нужных вещей. Ежику понятно, что выкупать тапки клиент не станет. Заберет деньги, покрутит пальцем у виска и уйдет в закат. А потом расскажет всему городу, что хозяйка нашего ломбарда – сумасшедшая, дающая деньги в обмен на мусор.

Но что, если Чарская все-таки пошутила? Что, если этот рыжий провинился перед ней, или, скажем, перед ее лучшей подругой, и она таким странным образом решила его проучить? Принесет он ей бабушкины тапки, а она его пошлет за дедушкиными очками. А потом за папиной шляпой и маминым свадебным платьем.

Нет, не может быть. Чарская – дама серьезная и такими глупостями наверняка заниматься не будет. Но, боже мой, как же все это странно…

От размышлений меня отвлек звук открывающейся двери. Потом через холл галопом пронесся давешний посетитель, а спустя несколько минут раздался звон колокольчика – Ольга Сергеевна вызывала меня к себе, чтобы передать на хранение новый заклад.

На пороге ее кабинета я столкнулась с клиентом. Рыжий прижимал к себе выданный ему залоговый билет и выглядел совершенно счастливым. Я посмотрела ему в лицо и вздрогнула. Глаза мужчины были пустыми и мутными, как у куклы.

– Света, будь добра, отнеси эту обувь в кладовую номер два.

На столе Ольги Сергеевны стояла пара ветхих домашних тапок. Они выглядели точь-в-точь, как я себе представляла – невнятного буро-коричневого цвета, жутко стоптанные, да к тому же еще и дырявые.

Мусор. Хлам.

Тем не менее, Чарская смотрит на них, как на величайшее сокровище в мире. Интересно, почему?

Я молча взяла тапки и протянутый мне электронный ключ и потопала в хранилище. По инструкции работать с закладами надлежало в одноразовых резиновых перчатках, однако, в этот раз я решила махнуть на данное правило рукой. От резины у меня страшно чесались ладони, а шлепанцам наверняка было все равно, останутся на них отпечатки моих пальцев или нет.

Отперев кладовую, я сунула тапки под мышку, стянула с пальцев перчатки и запихала их в карманы джинсов. Стоило мне снова взять в ладони наш новый заклад, как перед глазами встала неожиданная картина.

Будто воочию я увидела вихрастого рыжеволосого мальчика, который сидел на большом мягком диване и внимательно рассматривал бабушкины тапочки – те самые, что я сейчас держала в руках. Только теперь это были не стоптанные уродцы, а новенькие тряпичные туфельки шоколадного цвета с красивым золотым узором. Именно этот узор мальчонка и разглядывал – с восхищением, едва дыша от осознания красоты орнамента, который создал неизвестный художник.

Нити узора были тонкими, будто их рисовали кистью, а их вязь такой правильной, такой гармоничной, что переплетение ее линий вызывало у ребенка чистый неприкрытый восторг.

Видение исчезло.

Я поставила тапочки на полку и глубоко вздохнула.

И что это сейчас было?..

Галлюцинация? Или сон? Я что, умудрилась уснуть прямо в хранилище? Да еще стоя на ногах?

Нет, я не спала. Я будто наяву увидела и туфли, и узор, и ребенка.

Ничего не понимаю. Я ведь никогда раньше не встречала этого мальчика. И этот его восторг… Он был так хорошо ощутим! Почти осязаем! Еще секунда, и я бы решила, что восхищение от красоты орнамента на бабушкиных тапках испытываю я сама. Это было похоже на… на…

«На воспоминание».

Я вздрогнула и огляделась по сторонам, пытаясь понять, чей голос только что услышала. Но в хранилище, кроме меня, не было ни души.

«Ты ведь поняла, что это воспоминание было чужим? Поняла, Света?»

На моей голове зашевелились волосы.

– Кто это говорит? – осипшим голосом пробормотала я.

«Никто. Голос звучит у тебя в голове. Я вынужден общаться телепатически. Мой артикуляционный аппарат, к сожалению, не приспособлен для человеческой речи».

– Где ты? – спросила, замирая от внезапно страха. – Покажись.

«Обернись. Я за твоей спиной».

Я резко повернулась к двери. У входа в хранилище стоял Сташек.