Кошачий король Гаваны

Я осекся и вспомнил, сколько раз меня называли неуклюжим. Вспомнил слова Флавии Мартинес. Мне никогда в жизни не стать таким танцором как Ана.

Но еще я вспомнил, что чувствовал, глядя на нее.

– Может, ты научишь меня сальсе? – выдавил я наконец.

Мир перед глазами закружился.

– А какой именно стиль тебя интересует? – спросила Ана.

– Не знаю. Тот, что ты показала.

– Значит, кубинский. Сальса касино.

– Моя мама была кубинкой, – признался я. – Хотя вряд ли она любила танцевать.

Сальса часто звучала у нас дома, но я никогда не видел, чтобы мама танцевала.

– Если ты родился испанцем, это не значит, что ты мастер пасодобля. Я пуэрториканка. Коренная, как понимаешь.

Но танцевать меня научил этот француз, – кивнула она на Грегуара. – Ты раньше танцевал?

– Нет.

– Я не даю уроки, – сказала Ана. – Но приходи потанцевать с нами. В нашу школу. Я выбью тебе скидку.

Наверное, стоило поторговаться, сказать, мол, скидки мало, чтобы оплатить новый сайт. Вот только деньги меня не интересовали.

Ана не стала смеяться над моей просьбой. Не обозвала меня идиотом. Просто пригласила потанцевать с ними.

Забавная штука, эти провалившиеся планы. В итоге они все равно срабатывают.

Глава 2 Вернуться к истокам

Небольшое наблюдение.

Вы загружаете видео, где мистер Снежок изящно перепрыгивает с мойки на кухонный стол и пьет молоко из вашей миски с хлопьями. И зарабатываете тысячу просмотров.

Или вы загружаете то же самое видео, но длиннее. Сперва Снежок прыгает и не долетает до стола. Прыгает снова, стукается о край и плюхается на пол. Затем он разбегается и наконец допрыгивает. Звучат фанфары, Снежок пьет молоко. Эта версия собирает пятнадцать тысяч просмотров.

Вывод?

Вывод делайте сами. Может, нам нравится смотреть, как другие мучаются. Может, мы любим чувствовать свое превосходство. Обе версии правдоподобны, и уверен, в каждой есть доля истины.

У меня другая теория. Глядя на чьи-то мучения, мы невольно ставим себя на его место. Когда Снежок падает на пол, мы его понимаем, ведь сами учимся методом проб и ошибок. Думаем, как бы поступили на его месте. Своего рода ментальная ролевая игра. И когда у Снежка наконец получается, мы радуемся не только за него, но и за себя.

Вот почему второе видео наберет в пятнадцать раз больше просмотров. Не потому, что приятно смотреть, как котенок бьется головой об стол. А потому, что люди ему сопереживают. Мне хотелось бы в это верить.

К чему я это все рассказываю? Да просто так.

Вот вообще без повода.

* * *

Несколько недель спустя, первого марта, Ана встретила меня у дверей Академии танца «Чевере»:

– Привет. А я-то гадала, придешь ли ты.

Я автоматически улыбнулся. Ана была в обтягивающих легинсах и спортивной майке, что изрядно отвлекало.

– Правда?

– Конечно. Идем в офис.

«Чевере» находилось в трехэтажном кирпичном здании неподалеку от Гованус-Канала в Бруклине. Зал на первом этаже был большим и вытянутым, с зеркалами на стенах. Благодаря высокому потолку звуки отдавались эхом, будто в пещере. В углу крутился огромный вентилятор, но воздух был влажным и пах освежителем и потом. Помещение украшали большие яркие фотографии кубинских улиц. Я узнал огромные дома Тринидада, маминого родного города.

Ана провела меня к стеклянному офису в дальнем углу зала. Тот самый загорелый француз, Грегуар, поднял голову от компьютера.

– Это Рик из группы Патрика, – сказала ему Ана. – Он хотел бы заниматься в твоем новом классе. Дай ему месяц бесплатно за мой счет. – А мне: – Обсудим мой сайт позже.

И ушла.

– Заполни это заявление, – сказал Грегуар.

– Хорошо, – ответил я, стараясь не слишком выказывать разочарование. – А она тоже в классе?

– Кто? Ана? – Грегуар покачал головой. – Нет, она из продвинутых, наших выступающих танцоров. Ты в группе начинающих.

– Гм… – Я покраснел. – А долго учиться до этих самых продвинутых?

Грегуар наконец внимательно посмотрел на меня, словно видя впервые:

– Ты испанец, да? Латиноамериканские корни?

Я опешил. Внешность я унаследовал от мамы, но обычно люди вот так в лоб об этом не говорили. По крайней мере, белые. Норовили задавать наводящие вопросы: «А ты откуда? В смысле, этнически. А откуда твоя семья?»

– Моя мама была кубинкой.

– Отлично. Значит, ты с детства танцуешь.

Я неловко помялся:

– Вообще-то нет.

Грегуар явно разочаровался, словно я дал неправильный ответ.

Может, так оно и было. Я всегда говорил, что я кубинец, но дома упоминание о Кубе неизменно приводило к выволочке.

– Этот чертов коммунист изуродовал нашу страну, – заявляла мама. – Я не хочу, чтобы ты тратил жизнь на пустую ненависть к нему. Теперь мы американцы.

Мама прибыла в Штаты на корабле во время Мариэльского исхода в тысяча девятьсот восьмидесятом, когда ей было восемнадцать. Прочая родня осталась на Кубе. Мама не общалась с ними и не говорила о них, даже если я спрашивал.

Я лишь знал: что-то случилось с ней в Гаване, что-то такое, что она хотела забыть. С островом ее связывали лишь коллекция музыки сальса и несколько книг: Дель Монте, Вилаверде Марти. Все дореволюционные.