Кошак

Песня, которую удивительно дружно затянули республиканки, повествовала о перипетиях Экспансии. Она являла собой музыкальное и текстовое выражение экспозиции Ожерелья миров. Начиналась с дремучих веков, когда одержимые звёздной мглой метиллии рвались в космос. В следующем аккорде они уже бились за будущее человечества с тварями, порождёнными вселенной, ни много ни мало, для испытания молодого ещё человечества. За молодостью пришла юность, с открытием новых миров и единением ветвей единого древа рода. Республиканки пели про зреющий во чреве юного человечества плод нового человека и нового, облагороженного, космоса. Так поэтично воспевался период, когда идеи генетической программы и терраформинга всё более завладевали умами людей. Новый человек, что естественно, рождался в муках — в муках Эпохальной Революции. Революции в песне вообще уделялось много внимания, а уж число красочных ассоциаций и аллегорий на её счёт и вовсе зашкаливало. Хотя и слепого превознесения не было, подчёркивался весь трагизм галактической гражданской войны. А вообще, этап борьбы метиллий за будущее расы считался событием не менее эпохальным, чем Революция, а посему последнюю не превозносили до небес, хотя и показывали её эдакой новой надеждой рода. Не забыли в песне и о Высших. Этап их стремительного восхождения к власти именовался распускающимся бутоном генетической программы, сами они преподносились, как итог этой самой программы, пусть и промежуточный. Видимо, по мысли авторов гимна, Республику ожидала ещё стадия созревания плода, до которой когда-нибудь обязательно дойдёт.

Много внимания в песне уделялось совместному подвигу трёх ветвей человеческого древа. Роль каждой в истории повторяла нюансы экспозиции, дальше же они показывались равноправными созидателями, лишь от единства которых и мог возникнуть тот самый цветок, как бы открывающий дорогу в будущее, содержащий в себе его нереализованную потенцию. Вот такая интересная смесь восточной философии, исламской образности и европейского прагматизма. Удивительная цивилизация. Слушая песни валькирий, сам участвуя в «Песне рода», я лишний раз в этом убеждался.

Особый смак «Песне» придавала музыка. Она была выдержана в тяжёлых ритмах бас-гитар, пронизанных мягким говором скрипок, флейт или подобных им по звучанию инструментов. Было даже что-то наподобие земной волынки, только её звучание казалось пронзительней, да ещё и троилось. В грандиозной композиции всё это дикое сочетание инструментов представало удивительно уместным и гармоничным. Я настолько увлёкся пением, что лишь на последних аккордах, звучащих уже без слов, заметил появление музыкального сопровождения. Кто-то из кошек постарался, включил звукопередачу на вспомогательном дройде.

Едва смолкли последние звуки гимна, Лизили вскочила на ноги. Её глаза полыхали демоническим огнём, в свете вновь разгорающегося костра особенно аутентичным.

— Да не примет нас сегодня огонь! — рявкнула снежка и, смеясь, сиганула через бушующее по центру поляны пламя.

Костёр, точно специально ждал именно этого момента, выбросил ей навстречу особенно длинные языки огня, но девочка только сильней рассмеялась, извернулась в полёте, и легко миновала неожиданное препятствие. Вдохновлённые примером орденки кошки в мгновение ока повскакивали на ноги. На поляне воцарился форменный хаос. Девчонки прыгали через огонь — по одной, по двое, держась за руки или стремясь подловить подругу в момент приземления с тем, чтобы опрокинуть, вместе прокатиться по траве, заливисто хохоча. Огонь отвечал кошкам резкими выпадами направленных вверх языков. Он будто чувствовал республиканок и всячески старался им помешать. Кошки в ответ распалялись ещё больше и не давали пламени ни тени шанса.

А каково было смотреть на горячащихся, веселящихся валькирий со стороны! Обнажённые, с разметавшимися шлейфами волос, они тенями проносились над пламенем. Огненные блики плясали на шелковистой, чуть лоснящейся от пота коже совершенных тел. Атлетические, активные, тренированные — республиканки были живым воплощением духа огня. Они ничем не уступали пластикой его изменчивым языкам. Ведьмы, натуральные ведьмы, устроившие свой шабаш в недоступной простому смертному лесной чаще!

— Чего грустишь, Кошак? — рядом возникла Кикки. — Пошли прыгать!

И я растворился в охватившем поляну тотальном сумасшествии. Прыгал, смеялся, валялся на земле вместе со всеми. Недавняя навеянная песнями щемящая грусть рассеялась без следа. Валькирии тоже забыли о лирической части вечера, полностью отдавшись своей новой забаве. Да ничего другого от них ждать и не приходилось — не станут же они весь вечер размазывать сопли и слюни! Тренированные регулярными нагрузками тела и стальная воля — лучшее лекарство от любой хандры. Республиканки сами создавали собственное настроение, оно никогда не вело их, они вели его. Постепенно прыжки и игрища приобретали всё более явный эротический подтекст, и вскоре мы уже катались по траве эдаким рычащим и стонущим клубком — все вместе, как до того пели.