Кошак

Насытившись, валькирии разлеглись на земле. Так сказать, переваривать пищу. Основной точкой притяжения оставались по-прежнему мы с костром. В смысле, девочки разлеглись вокруг костра, но так, чтобы доставать до меня какой-нибудь частью своих тел. Должно быть, чем-то это напоминало натуральную кошачью семью, отдыхающую после загона дичи и сытного обеда. Правда, валялись кошки отнюдь не на голой земле, они подстелили под лежбище что-то синтетическое, почти невесомое, создающее ощущение мягкости. Я это очень хорошо прочувствовал — после спаррингов меня всё-таки раздели, голого торса для возврата к первоистокам стало недостаточно.

Едва все улеглись, вскинулась Рикки, мечница стаи:

— Ты знаешь, Кошак, мне после всего случившегося мучительно стыдно за нашу первую встречу. Как я могла тогда поддаться на увещевания звёздной — ума не приложу! И вот ты снова появляешься в моей жизни… Я много месяцев работала, пыталась привести эту кошку в порядок, а ты — раз! — и за несколько дней решил то, над чем безуспешно билась опытная мечница. Ты даже не представляешь, насколько важен для меня твой поступок! Я ведь уже давно часть стаи, воспринимаю её чаяния и проблемы как свои…

Орденка замолчала и этим поспешила воспользоваться одна из метиллий стаи.

— Работа, чаяния, поступки — всё это важно, кто бы спорил. Но здесь и сейчас всё это тлен. Кошак вступился за сестру, когда её уже приговорили. Снял с нашей стаи давящий груз круговой поруки. Вправил этой упрямой вертихвостке мозги. Он — настоящий боевой брат! Плевать, что мечник! Плевать, что мужчина! Только брат вывернется наизнанку, но сделает. Настоящий брат. Поэтому знай, Кошак: мы все, вся стая, всегда откликнемся на твой зов. Что бы ни случилось, в любом деле ты всегда сможешь на нас положиться. Как Тина встала в своё время, так и мы встанем, — слова про Смерть прозвучали особенно веско. Если до того можно было списать кошачью тираду на эмоциональность ситуации, то упоминание Тины стало жирным знаком препинания, указывающим на глубину и выстраданность слов валькирии. — И даже если кто-то из нас поляжет на передовой, остальные передадут этот завет молодым сёстрам. А сейчас… я буду петь. Для тебя, Кошак!

И она действительно запела! Сильно, красиво, возможно недостаточно женственно — ну так и песня была отнюдь не лирикой. Это был гимн красоте космоса, его манящей неизведанности, его невероятной эстетической притягательности. На Земле есть песня о тоске космонавтов по родной планете, смысл же этой баллады был прямопротивоположным, можно сказать, вывернутым наизнанку. Бескрайняя глубина, в которую тянуло провалиться; звёздный ковёр, на котором хотелось нежиться в полном умиротворении; манящее тепло далёких звёзд, желающее отдать себя человеку; изнывающие, тоскующие по жизни планеты — вот самые яркие аллегории песни. В ней, как ни в чём другом, проявилась сама суть повёрнутой на Экспансии ветви, причём повёрнутой с самых своих первых, неуверенных ещё шагов по бескрайним просторам вселенной. Они стремились туда, это стало смыслом их жизни, единственным горячечным желанием. Стоит ли удивляться, что метиллии добились своего, сделали космос человеческим? Очеловечили его, окосмили себя — это был взаимный процесс. Метиллии не мыслили себя без Экспансии.

В песне звучало и то, что несло в себе зёрна будущей Эпохальной Революции — здесь жила тяга ветви не просто в космос, но к слиянию с космосом, к приспособлению себя к явно враждебным, смертельным условиям его бытия. Можно сказать, метиллии стремились слиться с ним в единое целое — как сторонники дикой природы пытаются слиться в единое целое с природой. Древняя песня древнейшей человеческой ветви стала лакмусовой бумажкой этого рода, кристально чётко высветила саму суть его предназначения, суть его «дао», его путь. Это было просто нереально сильно.

Я сидел, совершенно ошеломлённый глубиной и экспрессией слов. В песне звучала тема преодоления, поэтому она была отнюдь не мягкой, но в то же время в ней жила и удивительная эстетика. Сильные ритмы сливались с тонкими и даже невесомыми напевами. Так в самой музыке нашла воплощение тема неизбежности единения с космосом — тонкая нить человечества и непредставимо сильный космос, или наоборот… По звучанию это была некая баллада с маршевыми нотками. Удивительная, чуждая всему привычному ритмика завораживала. Я даже не сразу осознал, что к голосу метиллии уже давно примешиваются голоса остальных представительниц ветви — даже Кикки прониклась и пела не менее самозабвенно, чем сестра по стае.