Кощей из пятой квартиры

Про Кота-Баюна у Маши лучше всего получилось. Недаром она всегда кошек любила. Вот и придумала Коту огромное кошачье семейство, деток, внучат… Как он от службы Кощеевой отошел, и хозяйством занялся. Хорошая жизнь получилась. Насыщенная.

Горынычу с семьей проще — он со своими тремя головами сам себе семья! Ему Маша придумала, чтоб в дозоре у Кощея стоял. Не пугал никого, не палил огнем. Летал себе на просторе, крылышки разминал. А как поговорить — так все с собой. Все три головушки. Иногда четвертого приглашали, Кощея или, там, Кота.

С Кикиморой сложно было. Неделя целая на нее ушла. Не писались про нее истории, аж руки от страха тряслись. Машка как из школы приходила — сразу за стол, писать. Даже не обедала иногда. Зато хорошо помнила грозный взгляд директрисы и ее ледяной голос:

«Мне, милочка, не забудьте кавалера поприличней прописать. Пусть водяной или леший, но п р и л и ч н ы й! Чтоб в люди не стыдно выйти было». Вот и придумала Машка ей душевного друга. Такого, что сама удивилась. Как живой получился, но тут главное, чтобы Кикимора довольна была. А по ней не поймешь, фыркает все.

А Ангелину и Бабу-Ягу Машка оставила в лесу жить. Помогать всем. Заезжих молодцов направлять, зверушек лечить. Да в гости к Кощею захаживать. Авось так и помирятся, через пару веков…

***

…Последним Машка про Кощея главу писала. Устала уже, глаза слипаются, а дописать надо… До тридцать первого всего ничего оставалось.

Все у нее ладно получилось. И подвиги, и «развитие». Герой исправился, победил свои страсти и дурной характер. Подружился со всеми, примирился. Делом занялся настоящим, полезным. Теперь надо про его «долго и счастливо» не забыть… Только после всего, раньше эти слова нельзя писать, не сработает…

И спать нельзя. Ведь совсем капельку дописать осталось… Чуть-чуть. «Погоди, Кощей Вася, ты не уходи, главное… Я успею… Я смогу…»

Маша спала. Часы показывали ровно полночь. Кто-то тихо отворил дверь в комнату, переложил Машку в постель. Укрыл пушистым одеялом. И закрыл толстую тетрадку на столе.

***

Тридцать первое декабря — самый главный день в году. Главнее, чем Восьмое марта. Даже главнее Дня Рождения! Новый год он общий, он для всех. Маленьких и больших. Общая радость. Общий праздник. И этого Праздника так много, что только успевай делиться! И ведь правда, на всех хватает. И еще остается.

Маша открыла глаза. В окно било декабрьское солнце. Последнее в уходящем году. Она в панике бросилась к столу — тетради не было. Вообще ничего не было — чистая гладкая поверхность, стаканчик с феями Винкс и тремя простыми карандашами, да настольная лампа.

— Мама!!! Мама, где моя тетрадь? — Машка металась по комнате. Неужели, приснилось? И сказка, и Василисы, и Горыныч… А как же Кощей Вася?! А Клубочек?..

Бабушка с мамой были на кухне.

— Маш, у нас сегодня будет настоящий дед Мороз! — радостно объявила мама.

Маша беспомощно озиралась. Бабушка вытирала мокрые руки о клетчатый передник, выпачканный мукой, тревожно на нее поглядывая. На столе стояла первая партия румяных пирожков, в духовке поспевала вторая.

— Мам, баб… а Василич? Василич придет?!

— Так Дед Мороз ведь… — растерянно прошептала мама.

— Мне Кощей нужен, понимаете? — Маша в отчаянии всматривалась в расстроенные лица мамы и бабушки. — Кощей! Какой Дед Мороз, он их терпеть не может! Кощей!.. Из пятой квартиры! Мама, ну пусть он придет!..

Мама с бабушкой виновато переглянулись. Они-то знали, что дверь Василия Васильевича опечатана с самого утра, и прийти он теперь уже точно никуда не сможет.

Самый счастливый день в году стал для Машки сущим кошмаром. Она ходила из угла в угол в своей комнате и отказывалась есть бабушкины пирожки. Немного отошла только, когда пришел папа. Он подарил огромного мягкого медведя — Машка давно о таком мечтала, а мама с бабушкой все отговаривали. Куда такую громадину, ахали они. Только пыль собирать!

В отношениях у родителей что-то явно поменялось — мама с папой спокойно разговаривали, мама даже смеялась. Бабушка все подкладывала папе то салат, то холодец. Он и Новый Год с ними встречать собирался, вот такие дела… Но Машке было не до того. Слишком большое на нее свалилось горе, сразу такое не пережить. Тут даже целым папой дыру в сердце не залатать, не починить…

***

Когда в дверь позвонили, Машка поняла, что все кончено. Пришел нанятый мамой дед Мороз. Ненастоящий, с приклеенной бородой и глупыми шутками-прибаутками. Придется лезть на табуретку и читать стишок, чтобы не расстраивать близких. «Деда» проводили в комнату с елкой и туда же позвали Машку. Она уже даже не упиралась, чего теперь, пусть человек отработает. Он же не виноват. А за окном снег пошел, огоньки в окнах зажглись. У все праздник. У всех радость.

…Машка упрямо глядела на красные сафьяновые сапоги деда Мороза. Сапоги неловко топтались, как конь перед дальней дорогой.

— Подарок себе оставьте, — мрачно проговорила она, не поднимая глаз. — Я стих рассказывать не буду.

Дед Мороз как-то не по-дедморозовски фыркнул.