Кошка Фрося и другие животные (сборник)

– Марея, чо было, чо было! Сходила на день рождения в пиццерию, немножко выпили и в баню с девчонками на таксо рванули, у одной там в доме. Еще добавили, и Машка Аристова, дура пьяная, керосином поддала. Хрен знает, где она его надыбала. И как все вспыхнуло, и мы, голые, как врассыпную побежим через огород, а там сугробы выше забора намело. Петро увидел, охренел – баня полыхает, бабки голые несутся по сугробам на серьезной скорости, сиськи как винт у вертолета, в разны стороны. Подумал – всё, «белка».

Я говорю:

– А ты-то как? У тебя же колено.

Она говорит:

– Марея, да какое колено, никогда в жизни так не бегала, даже когда от кавказской овчарки через забор. Пришла домой как с войны, вся в саже, впечатлений полные штаны. Сейчас отмоюсь, наряжусь и на «Рябину». Кстати, у меня горе, кот худеет.

Я говорю:

– Это новогодняя диета. Называется «Бабулечка отжигает». Коты на такой диете к старому Новому году сухую корку хлеба на лету ловить начинают.

Бабулечка говорит:

– Ладно, щас укольчиков для профилактики долбану и понеслася.

Я говорю:

– Давай.

Она отвечает:

– Даю. – И кладет трубку.

Сестра звонит, я сразу спрашиваю:

– В баню ходили?

Она говорит:

– А чо в нее ходить, мы в ней живем. Отопление прямо в Новый год разморозилось. Лежим, телевизор смотрим, зато холодильник большой, ни одного тазика оливье не пострадало.

Зимняя

Помылась первый раз за год, хожу по дому в неглижах, пою в кулебяку и вдруг – мать честная, зеркало. Меня аж по первости отбросило. Муж заметил мое смятение, говорит:

– Хороша, царица.

Я говорю:

– Да куда уж там, жирная царица.

Он обиделся и говорит:

– Ну какая же ты жирная? Ты зимняя.

Когда к нам приезжают гости, мы показываем дом и говорим:

– А тут у нас тренажерный зал.

Гости говорят:

– Где?

А мы говорим:

– Да вот же, под одеждой. Вообще зимой вредно заниматься, поэтому мы на массе. Просим к столу.

К нам вообще не часто гости, потому что это как в Чехию съездить. Освинеть можно дня за два. А мы вдвоем как гоголевские старосветские помещики нашего времени. Лицо мужа моего дышит добротой, а я – большая хозяйка, и вся моя комната уставлена сундуками и ящичками, а также ящичками и сундуками.

Муж в один заглядывает и как заорет:

– Аааа, тут чьи-то зубы!

Я говорю:

– Чего так орать? Это мамины золотые коронки.

Он говорит:

– Зачем тебе?

Я говорю:

– А вдруг революция, и тебя раскулачат, а я тебя вызволю, подкупив охрану россыпью золота высшей пробы. Моя прабабулечка Марея, кстати, так и сделала в свое время.

Он говорит:

– Я больше в твои сундуки ни ногой, а то вдруг там еще какие части кого-нибудь.

Кошка Фрося у нас часто ведет себя как барыня из «Женитьбы Бальзаминова». Таскается лениво из угла в угол и ноет, ноет, как зуб больной. А во рту мухи любятся. Скучно, кулебяками пресытилась, тело бежевое залежалось. Любви бы. А кошка Чуча меж тем (женщина, кстати сказать, очень умная) сидит, подперев бигуди лапой, напрочь не закусывая, ибо не имеет такой глупой привычки, и внушает: «Добрая ты, добрая Фрося Атосовна, дай бог здоровья папеньке». Муж прибегает со слоном на руках и кричит:

– Потрогай, какая у нас Фросенька стала! Такая же, как ты – зимняя…

Первое

Звоню сегодня бабулечке, спрашиваю:

– Ну как, отметили?

Она говорит:

– Поели, выпили, телик посмотрели, легли спать, и тут началось самое интересное. Заснула на мобильнике, сделала сто семнадцать вызовов Людке Бортниковой. Та, дура пьяная, приперлась в три ночи двери нам выносить. Расшаперилась там в лестничной клетке, мычит каво-то, зубы на втором этаже потеряла. Я же откуда знаю, что она мой храп прослушивает полночи. Послала ее на три веселых буквы и спать пошла. Ну, она еще часочек поколотилась и утихла. Умерла, наверное. А потом смотрю – у меня деньги на телефоне исчезли.

Я говорю:

– А Бортникова чо?

Бабулечка говорит:

– Да чо с ней, с кобылой, сделается – только ушла, похмелила ее.

Выхожу в гостиную, все разбегаются кто куда. Кто в диваны забился, кто с мебелью слился. Я говорю сразу:

– Мне не стыдно, чо было?

Муж говорит:

– Откусывала головы шпицам. Вашему валдеморшеству налить?

Я говорю:

– Да. И оливьешечки мне, приправленной кровью этих невинно убиенных карликов.

Он говорит:

– Все что угодно, только не ключи от метлы.

Я говорю:

– Упырь мой.

А он мне:

– Ведьма.

У меня сразу игривое настроение, и я говорю:

– А давай вместе лука наедимся.

Он говорит:

– А давай.

Мама звонит и сразу смеется в трубку глупым смехом. А потом вдруг говорит таким женским глубоким голосом:

– Мы с новым на горнолыжном курорте.

Я говорю:

– Вы вроде в Таиланд улетали.

А она ржет сперва минуты две, и мне с ней тоже приходится, а потом говорит:

– Меня в самолет не пустили. У меня же выезд на полгода закрыт, а ты мне свой загранчик не дала слетать.

Кошка Фрося сегодня только лежит и пьет. У нее роман с раковиной. Фрося переела кулебяки. Муж говорит:

– Вот что с котиками кулебяки делают.

Я говорю:

– Куском моей кулебяки можно убить. Если хорошо прицелиться.

Генеральная

Бабулечка сегодня не звонит и не пишет. Я волнуюсь. Звоню сама, а она говорит умирающим голосом: