Кошка на раскаленной крыше

Он останавливается в дверях галереи. В небе вспыхивает зеленые и золотистые огни фейерверка, освещая все вокруг.

БОЛЬШОЙ ПА: Погоди!.. Брик… (Его голос прерывается, внезапно он становится застенчивым, почти нежным. Жесты сдержаны.) Давай не останавливаться на полпути. Доведем разговор до конца. Хоть сегодня. У нас всегда что – то оставалось недосказанным. Наверное, потому, что каждый не был достаточно честен друг с другом…

БРИК: Я никогда не лгал тебе, папа.

БОЛЬШОЙ ПА: А я? Когда – нибудь лгал тебе?

БРИК: Нет.

БОЛЬШОЙ ПА: Значит, есть по крайней мере два человека, которые никогда не лгали друг другу.

БРИК: Но мы не говорили откровенно.

БОЛЬШОЙ ПА: Попробуем теперь. Ты говоришь, что пьешь, надеясь убить в себе отвращение ко лжи.

БРИК: Ты просил сказать, почему я пью.

БОЛЬШОЙ ПА: Но разве виски – единственное средство убить это отвращение?

БРИК: Теперь да.

БОЛЬШОЙ ПА: Но так ведь не было?

БРИК: Тогда я был еще молод и верил. Человек пьет в надежде забыть, что он уже не молод и ни во что больше не верит…

БОЛЬШОЙ ПА: Во что ты верил?

БРИК: Верил…

БОЛЬШОЙ ПА: Но во что?

БРИК (упрямо): Верил.

БОЛЬШОЙ ПА: Не знаю, какого черта ты имеешь в виду под дурацким словом «верил». Похоже, ты и сам понятия не имеешь, что это значит. Но если у тебя еще сохранилась страсть к спорту, вернись в будку комментатора…

БРИК: Сидеть в стеклянной кабине и наблюдать за игрой, в которой сам не принимаешь участия? Описывать то, что сам уже не можешь сделать, в отличие от игроков? Потеть от напряжения, переживать все острые моменты игры, для которой сам не годишься? Пить кока – колу, разбавленной виски? Думаешь, я могу это вынести? Это все не то, отец. Время обогнало меня… Пришло первым…

БОЛЬШОЙ ПА: Просто сваливаешь с себя ответственность за свои неудачи: виновато время, «отвращение» ко лжи. Чушь собачья! Пустые слова. На этом ты меня не проведешь.

БРИК: Я был вынужден тебе кое – что объяснить, чтобы ты дал мне выпить.

БОЛЬШОЙ ПА: Ты начал пить после того, как умер твой друг Скиппер.

Молчание несколько секунд. Брик тянется рукой к костылю.

БРИК: Что ты хочешь этим сказать?

БОЛЬШОЙ ПА: Ничего. (Брик, хромая, идет на галерею, избегая внимательного и пристального взгляда отца.) Вот Гупер и Мэй считают, что было что – то не совсем обычное в ваших…

БРИК (останавливается, прислонившись к стене): Необычное?

БОЛЬШОЙ ПА: Ну, что – то не совсем нормальное было в вашей дружбе…

БРИК: Они тоже так считают? А я думал, это только намеки Мэгги… (Отрешенность Брика мгновенно исчезла. Сердце забилось, лоб покрылся потом, дыхание стало убыстренным, голос хриплым. Большой Папа ведет разговор робко – для него это пытка. Брик, наоборот, яростно налетает на отца; он резок и несдержан. Мысль о том, что Скиппер умер, не выяснив отношений с ним, для Брика мучительна. Ему приходиться все время «делать вид», ибо мир, в котором живет Брик, пропитан ложью, и он пьет, чтобы убить свое отвращение к нему. В этом корень его неудач. Птица, которую я хотел поймать в гнезде этой пьесы, лежит отнюдь не в разрешении психологических проблем человека. Мне хотелось поведать об истинном опыте тех людей, что познали мрачные мгновения, иногда мимолетно объединяющие тех, кто попал под грозовую тучу кризисной ситуации. Но какая – то тайна человеческой жизни всегда остается нераскрытой и в пьесе… Последующую сцену следует играть с невероятной сосредоточенной силой, сдерживающей то, что остается недосказанным.)

БРИК: Кто еще так думает? Ты тоже? Кто еще?

БОЛЬШОЙ ПА (нежно): Погоди, погоди, сынок… Я многое видел в своей жизни.

БРИК: Какое это имеет отношение к…

БОЛЬШОЙ ПА: Я сказал, погоди…

БРИК: Значит, и ты так думаешь?!

БОЛЬШОЙ ПА: Постой, не торопись…

БРИК: Ты тоже так думаешь, ты называешь меня своим сыном и педерастом. Ага! Так поэтому ты поселил меня и Мэгги в эту комнату, комнату Джека Стро и Питера Очелло, в которой эти старички – сестрички спали в одной постели и в которой они оба умерли!

БОЛЬШОЙ ПА: Только не надо бросать камни в…

В дверях на галерею появляется Священник Тукер, его голова игриво слегка задрана, на устах отработанная улыбка священнослужителя, столь же искренняя, как манок охотника – живое воплощение благочестивой привычной лжи.

БОЛЬШОЙ ПА (вдыхает при этом точно рассчитанном, но неуместном явлении): Что ищете, ваше преподобие?

СВЯЩЕННИК ТУКЕР: Мужскую уборную, ха – ха, хе – хе…

БОЛЬШОЙ ПА (с напряженной учтивостью): Вернитесь, и ступайте в другой конец галереи, ваше преподобие, воспользуйтесь туалетом у моей спальни, а если не сможете его найти, спросите кого-нибудь!

СВЯЩЕННИК ТУКЕР: Благодарю Вас. (Выходит с неодобрительным хихиканьем.)

БОЛЬШОЙ ПА: Трудно тут разговаривать…

БРИК: Сукин…