Кошка на раскаленной крыше

Большой Па: Холмы на окраинах Барселоны, и на них стаю голодных ребятишек. Голые, в чем мать родила. Как голые собачонки, они с воем бросались на прохожих и просили милостыню. А по улицам Барселоны расхаживали откормленные священники. Жирные, сытые! Я один мог бы прокормить всю эту страну, у меня бы хватило денег. Но человек - животное, которое любит только себя. Я швырял вопившей детворе монетки и разбросал, наверное, больше, чем стоит обивка одного из кресел, на котором ты сидишь... Черт возьми, я швырял им деньги, как швыряют пшено цыплятам, чтобы избавиться от них, только бы скорее добраться до машины и уехать. А в Марокко... там проституцией начинают заниматься с четырех или пяти лет. Я не преувеличиваю. Помню, в Маракеше, есть такой арабский городок, было дьявольски жарко. Я присел на развалинах какой - то стены выкурить сигару. На дороге стояла женщина и смотрела на меня, смотрела так, что я застеснялся. Она стояла в пыли, в жаре и смотрела на меня. Слушай, слушай. С ней была маленькая девочка, голенькая, едва начавшая ходить; так вот, она ее поставила на землю, подтолкнула с что - то прошептала ей. И эта крошка, едва начавшая ходить, заковыляла ко мне... Бог мой, меня тошнит, как только вспомню это. Малышка протянула ручонку и пыталась расстегнуть мне брюки. А ей пяти не было. Можешь поверить? Я помчался в отель и заорал твой матери: "Ида, собираемся! Мы уезжаем к чертям из этой страны..."

Брик: Па, ты что - то разговорился на ночь.

Большой Па (игнорируя его реплику): Да. Вот так. Человек - животное, которому суждено уйти на тот свет. Но мысль о том, что сам он умрет, не пробуждает в нем жалости к другим. Нет... Ты что - то сказал?

Брик: Протяни мне костыль, чтобы я мог встать.

Большой Па: Куда ты собираешься?

Брик: Хочу совершить маленькое путешествие к источнику "Эхо".

Большой Па: Это куда?

Брик: К бару.

Большой Па: Да, малыш. (Протягивает ему костыль.) Человек - это зверь, который подыхает. Но если у этого зверя появляются деньги, он начинает покупать, покупать, покупать. Я думаю, единственная причина того, что он покупает все подряд - это безумная надежда купить себе вечную жизнь... Увы, это невозможно... Человек - это зверь...

Брик (у бара): Па, ты сегодня в ударе.

Пауза. Слышны голоса.

Большой Па: Последнее время я больше молчал. Не говорил ни слова. Сидел, уставившись в одну точку. Во мне все словно застыло. Но сегодня я вздохнул свободно. Вот я и говорю без конца. И небо совсем сегодня другое...

Брик: Ты знаешь, что я люблю слушать больше всего на свете?

Большой Па: Что?

Брик: Тишину.

Большой Па: Почему?

Брик: В ней столько покоя.

Большой Па: Эх, дорогой! Ты еще наслушаешься ее в могиле. (Похохатывает.)

Брик: Что ты еще хочешь мне сказать?

Большой Па: Почему ты хочешь, чтобы я заткнулся?

Брик: Я часто слышал от тебя: "Брик, я хочу поговорить с тобой". Мы начинаем говорить, но серьезного разговора не получается. Ты сидишь в кресле и болтаешь о том о сем, я делаю вид, что слушаю. Пытаюсь делать вид, что слушаю, но не слышу. Людям всегда трудно друг с другом. Во всяком случае, нам с тобой. Может быть, потому, что нечего сказать...

Большой Па: Подожди минутку, Я хочу закрыть дверь. (Закрывает двери на галерею, будто собирается сообщить ему важный секрет.) Знаешь, я думал, что у меня рак, и носил в себе свою тайну, не визжал, как свинья, хоть у нее есть одно преимущество.

Брик: Какое?

Большой Па: Неведение. Свинья не знает, что умрет, а человек знает. И поэтому обязан сжать зубы. (Вдруг скрытая жестокость овладевает им.) И нести свою тайну в себе, если он человек. Удивительно, если...

Брик: Что, Па?

Большой Па: Слушай, а не повредит ли стаканчик виски спастическому колиту?

Брик: Нет. Только пойдет на пользу.

Большой Па (ухмыляется, как волк): Брик, тебе все равно не понять! Я снова вижу небо! Господи, солнце вновь засияло над головой!

Брик (рассматривает виски): Тебе стало легче?

Большой Па: Лучше! Черт возьми! Я могу свободно дышать!.. Всю жизнь я прожил, собравшись в кулак. (Наливает виски.) Громил! Пил! Крушил! А теперь хочу разжать пальцы и ко всему прикоснуться, все потрогать. (Шевелит руками, как будто касается воздуха.) Знаешь, что я имею в виду?

Брик (рассеянно): Нет. А что ты имеешь в виду?

Большой Па: Ха! Ха!.. Наслаждение. Радость от обладания женщиной! (Улыбка исчезает с лица Брика, чуть сохраняясь.) Да, малыш. Хоть мне и стукнуло шестьдесят пять лет, я еще не остыл к женщинам.

Брик: Замечательно, папа.

Большой Па: Ты прав, черт возьми! Только теперь я понял, что напрасно держал себя в узде. Сколько упустил в жизни из - за того, что все делал с оглядкой, боялся выйти за рамки... Какая чушь! Ну и виски, так и жжет! Но ничего! Теперь я на свободе, мы еще, как говориться, попляшем на балу.

Брик: На балу?

Большой Па: Именно на балу! Черт возьми! Последний раз я спал с твоей матерью, дай бог памяти, лет пять назад. Тогда мне было шестьдесят, а ей пятьдесят восемь. Но я никогда не любил ее! Никогда!

В холле звонит телефон. Входит Большая Мама, восклицая.