Кошка с Собакой 2

Катался я без энтузиазма, поскольку вначале несколько раз крепко шарнулся об лёд различными частями тела. Но кое-как освоил этот зимний вид спорта. И, разумеется, в хоккей поиграл. Напротив дома заливали «коробку», и отец мог наблюдать за моими «успехами» прямо из окна. Это не всегда было в тему, ибо, когда против нас выходили играть местные лбы, то они реально не давали спуску, постоянно давя на психику своими приблатнёными манерами. Осознавать, что отец наблюдает как тебя «возят», было неприятно, хотя придавало дополнительной наглости, из-за которой простой спорт периодически превращался в лёгкое выяснение отношений. Но поскольку в жизни заканчивается всё и даже она сама, наступил момент, когда я просто перестал кататься. Поспособствовало этому то, что из очередных коньков я вырос, а новые мне так и не купили.

История эта так бы и поросла мхом, если бы однажды я не познакомился с девушкой прекрасной, как сама любовь. Стройная и грациозная, она пробила моё сердце не то, что стрелой Амура, а самым настоящим гарпуном, которым китобои протыкают китов. Годов мне тогда было почитай как недотридцать, и был я вполне годен ко всяким нехорошим излишествам, возникающим после осознания факта, что ты, парень, попал. Кино и музеи пролетели мгновенно. Пил я тогда умеренно и отпугнуть даму алкогольной аурой не мог, поэтому среди разговоров, которые мы вели во время наших совместных прогулок по прекрасному городу Петербургу, всплыло, что моя избранница оказывается какой-то там не то кандидат, не то мастер рассекания по замёрзшей водной глади.

– А пошли на каток? – предложил я, вспомнив хорошим словом отцовскую крепкую руку, иногда направлявшую меня по данной стезе.

– Конечно! А ты хорошо катаешься?

Я усмехнулся, подёрнув для выразительности куцыми плечами:

– Да я с трёх лет все зимы на коньках проводил! – и опять дёрнулся как от паралича.

От избытка чувств она поцеловала меня (всё нормально, не в первый раз), и я засиял, как блин на сковородке из Виллабаджо.

В выходной день мы поехали на крытый каток, ибо было лето, а лёд летом в открытом доступе для народных забав отсутствует. Всему виной температура таяния и наклон земной оси.

Надо сказать, что коньки подверглись заметному техническому прогрессу с тех пор, как я примерял их последний раз… Я зашнуровался и, только встав на лезвия, понял, что что-то не так… Мало, видать, я в детстве шайбу гонял…

Но вполне сносно доковыляв до бортика я осторожно шагнул на искрящийся лёд.

И тут же звезданулся…

Звезданулся так, что заискрило почище, чем в распределительном щитке вагона метро, если в него метнуть топор канадского лесоруба, вымоченный перед этим в электролите. Подруга даже выйти на лёд не успела…

Разбив себе всю рожу в кровавый бифштекс, я кое-как сел на пятую точку и прямо на льду стал расшнуровывать эти чертовы коньки.

– Конёчки… – пузырил я кровавыми выбросами, как загарпуненный кит.

Из этой истории я вынес одно простое правило – если хочешь понтануться, сначала потренируйся в укромном месте.

Да, и ещё… Шрамы девушки любят…

– О чём задумался? – Собака незаметно подошла и села рядом.

– Да так… О жизни, о детстве…

– Ты чего это? Такие мысли опасны и ведут к кризису среднего возраста, или, если миновать его не получается, к прогрессирующему суицидальному синдрому.

– Так-то зачем? Я что, по-твоему, похож на этих, которые по малейшему поводу распускают нюни и жалуются на жизнь?

– То-то и оно, что нет, но это и опаснее всего! Ты подвластный эмоциям персонаж. Крайне подвластный! А значит, что под воздействие таких вот мыслей можешь принять решение мгновенно.

– Какое решение?

– Опасное для жизни, – уклончиво ответила Собака.

– То есть, думаешь, могу сигануть с моста?

– С моста вряд ли. Ты высоты боишься и плаваешь плохо.

– Я вообще никак не плаваю. Предпочитаю тонуть. Сама знаешь, что плавает…

– Не жонглируй словами, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Что у нас тут? – это уже Кошка подтянулась на жареное.

– Учат меня… – буркнул я.

– Чему?

– Да в основном прописным истинам, то бишь хуйне…

– Хуй-не… – медленно произнесла Кошка по складам и зевнула.

– Коньки! – вдруг осенило меня.

– Что, коньки? – Собака с Кошкой переглянулись. – Отбрасывать собрался?

– Я Вовану коньки подарю!

Я просиял. Эта идея показалась мне столь блестящей, что я даже не обратил внимания на шутки-прибаутки.

– Чтобы он отбросил? Нуты брат даёшь… – хохотнула Кошка.

Собака как всегда практично уточнила:

– А если у него есть?

– У него? Откуда? Он с роду не катался!

– То есть я правильно понимаю, что взрослому мужику, которому уже под полтос и у которого реакция Вассермана на коньки отрицательная, ты, хочешь эти самые коньки подарить, чтобы он, взрослый мужик, солидный, упакованный, как парашют, на глазах у всего честного люда бился как рыба об лёд…

– Возможно головой… – вставила Кошка.

– Причём твоей, – закончила Собака.

Я приуныл. Такая блестящая идея разбилась об их вечный четвероногий цинизм. Разбилась вдребезги, ибо они, к сожалению, были правы. Какой, в пизду, Вован – фигурист? Ещё и правду упадёт неловко, и буду я ему в больничку яблоки носить…