Кошка, Сёдзо и две женщины

С одной стороны, письмо Синако основательно подхлестнуло её ревность, но с другой — оно всё-таки заставило её сдержать раздражение. Она не собиралась терпеть кошку больше ни одного дня и решила немедленно переговорить с мужем, чтобы тот отправил её к Синако. Но после этого письма получалось, что она просто-напросто выполняет чужую просьбу, а это было бы для неё чересчур оскорбительно. Надо было решать: против кого ей действовать — против мужа или против Синако? Если показать письмо мужу и начать с ним советоваться, получилось бы, что Синако удалось натравить её на мужа, а этого ей вовсе но хотелось. Поэтому письмо она пока что припрятала. Кто же всё-таки больше всех виноват? И Синако отвратительно поступила, и с мужем терпенья нет… Но он-то каждый день перед глазами, есть отчего выйти из себя, к тому же её сильно задела фраза из письма: «Глядите в оба, не то как бы он и Вас на кошку не променял». Чушь, конечно, но всё-таки будет спокойнее, если избавиться от Лили. Правда, Синако будет торжествовать, это, разумеется, ни к чему, она тут же возомнит о себе, ей только того и нужно, так что, может быть, всё-таки лучше потерпеть кошку… Ёсико колебалась, не зная, как поступить, пока сегодня за ужином у неё на глазах муж не скормил кошке одну за другой все ставридки. Тут она и взорвалась, обрушив на мужа весь накопившийся гнев.

В сущности, поначалу она ещё окончательно не решила выгнать Лили, но её возмутила реакция Сёдзо. Это решило всё дело. Ёсико считала себя безусловно правой, и всё могло бы окончиться благополучно, если бы Сёдзо сразу признал себя виноватым и без всяких возражений согласился бы с нею. Тогда потом она, наверное, отошла бы, и, может быть, всё окончилось миром. Но он стал оправдываться, увиливать… Вот и всегда он так: не согласен — так прямо и скажи, а он всё увёртывается, как угорь, пока не припрёшь его к стенке; кажется, ну всё, теперь уж он не отвертится, глядишь, а он опять вместо ответа мямлит что-то невразумительное. Вроде бы уже совсем согласился, и всё-таки ясного «да» от него не услышишь. Какой-то он ненадёжный, всё крутит, хитрит. Ёсико убедилась, что дело с кошкой обстоит не так просто, — обычно Сёдзо шёл навстречу всем её прихотям, а тут упёрся и ни за что не соглашается, заладил одно и то же: «Так ведь это ж кошка, кошка, всего-навсего кошка». Очевидно, его любовь к Лили прочнее, чем думала Ёсико, он просто не в силах расстаться с кошкой.

— Послушай! — снова начала она ночью, когда залезла под москитную сетку. — Повернись-ка ко мне.

— Да ну тебя, я спать хочу, дай поспать…

— Не дам, пока не кончим давешний разговор.

— Отчего непременно сегодня, давай завтра поговорим.

Четыре стеклянные двери, прикрытые лишь занавесками, пропускали в комнату свет наружного фонаря, выхватывавший неясные очертания предметов. Сёдзо лежал на спине, сбросив одеяло, но с последней фразой повернулся к жене спиной.

— Повернись ко мне! Тебе говорят!..

— Пожалуйста, дай заснуть, вчера я совсем не выспался, москиты налетели под сетку…

— Так ты выполнишь мою просьбу? Обещай, иначе не дам заснуть.

— Покою от тебя нет. Что обещать?

— Не притворяйся, пожалуйста, будто спишь… Отдашь Лили или нет? Давай решай!

— Завтра, давай завтра подумаем, — С этими словами он тут же сладко захрапел.

Ёсико вскочила, придвинулась к мужу и больно ущипнула его за ягодицу.

— Послушай-ка!

— Ай! Ты что! Больно!

— Когда тебя Лили царапала, ты и не пикнул, а я ущипнула — так больно, да?

— Перестань, больно!

— Погоди, сейчас я тебя всего расцарапаю: кошке можно, а мне, выходит, нельзя?

— Ай, ай, ай! — завизжал Сёдзо, вскочив и защищаясь от нападения жены. Кричать громко он боялся, чтобы не разбудить старуху мать, спавшую наверху. Но жена продолжала царапаться. Она била его в лицо, плечи, грудь, руки, ноги, и всякий раз, как ему удавалось уклониться и удар не достигал цели, по дому разносился гул, — Ну как?

— Не надо, не надо больше!

— Что, проснулся?

— Ещё бы! Ох, как больно, всё тело прямо горит!

— Ну так отвечай же, отдашь. Лили или нет?

— Ох, как больно… — Рассерженный Сёдзо гладил расцарапанные места, но не отвечал.

— А-а, опять дурака валять? Так вот тебе! — И тут же острые ногти с силой прошлись по его щекам. Взвившись от боли, он завопил во весь голос. Крик напугал даже Лили, поспешившую убраться из-под москитной сетки.

— За что ты меня?

— За Лили, вот за что!

— Опять ты за своё!.. Сколько можно приставать с этим вздором?

— Буду приставать, пока не ответишь. Ну, отвечай, кого ты выгонишь, меня или Лили?

— Да кто ж тебя выгоняет?

— Значит, отдашь Лили?

— Отчего непременно так ставить вопрос?

— Оттого, что я так хочу. — Ёсико схватила мужа за ворот и принялась его колотить.

— Ну же, отвечай! Живо, слышишь?

— Ох, уймись ты, а?

— И не подумаю! Ни за что. Отвечай живо!

— Ладно, так и быть, отдам Лили.

— Правда?