Кошки-мышки

Опустил Молодец голову и отвечает печально: «Не справился я с твоим заданием – опять легли снега на прежние места».

«А ты не тушуйся, не умаляй трудов своих. Не в чем тебе каяться. Задача состояла в том, чтобы не бросить работу на полпути. Ты довел дело до конца, трудился честно, поэтому с заданием справился. А мои гости и без всякой дороги прибудут», – улыбнулся Мороз.

Привел Инич Молодца в свою избушку, накормил-напоил и спать уложил.

Поутру новое задание дает: надо ель перед избушкой поставить, чтобы гостей радовала. Для этого годится только самая красивая ель в лесу. Сказал так и ушел по делам.

Молодец взял топор и отправился в лес искать самую красивую ель. А они все, как на подбор, голубые да пушистые, да прямые, стройные. Одна другой лучше. И рука у него не поднимается красоту такую рушить. Ходил он, ходил по лесу и подумал, что опять с заданием не справится. Опечалился. Вдруг видит: стоят три ели совсем близко друг к другу. А та, что по середине, сама кривая да плешивая и двум, что по краям, расти мешает. Срубил парень эту елку. Принес на луг и поставил напротив избушки.

Воротился и Мороз Инич. Посмеялся над «красавицей»-елкой. «Где же ты нашел такую в моем лесу?» – спрашивает. Объяснил Молодец, что лесу только польза будет от его порубки. Согласился Инич и дотронулся до елки рукой. Засверкали на ней звездочки, и стала она взор радовать.

Мороз накормил работника и спать уложил.

На третьи сутки объявил Мороз, что сегодня гости прибудут, и надо их развеселить-потешить, да так, чтобы они довольны остались. А то и заморозить могут.

Вышли они вдвоем гостей встречать. На горизонте белый ком дымится. Да все ближе, ближе. Вот и налетела снежная кутерьма! И встали перед Морозом три белые лохматые юлы. Это сестры-близнецы пожаловали – Метель, Пурга и Вьюга. Поклонились волшебнику и спрашивают: «Чем попотчуешь гостей дорогих?»

Кивнул Инич на Добра Молодца. Тот достал из котомки балалайку, с которой не расставался, покрутил ее в руках, разминаясь, приладился и прошелся по струнам: медленно, не спеша, первое коленце обозначил. Нарочито медленно вывел, сдерживая сжатую в нем внутреннюю силу, которая так и просится наружу. Да не время еще, не время.

Вздрогнули гостьи, задрожали, как кони нетерпеливые. Он второе коленце вывел, чуть поживее. И стал выдавать перебор за перебором, да все быстрей, да все забористей! Звучный голос у балалайки, чистый.

Взвились тут вихри-близнецы и полетели хороводом вокруг нарядной елки. Всё жарче парень по струнам бьет. Сцепились гостьи в один снежный клубок, и со свистом полетел он вокруг ели, как дымящееся белое ядро, пульсируя в такт убыстряющемуся ритму.

И прорвалась во всю свою мощь удалая да задорная душа плясовой, безудержно выплеснулась она на бескрайние просторы родной земли. Казалось – и сама балалайка пляшет в умелых руках!

И Мороз Инич не удержался, принялся валенками на снегу вензеля вычерчивать да охаживать себя дробными ударами ладоней по широкой груди.

А Молодец не дает танцорам спуску, новую песню начинает. Долгий звук поставил. За ним еще один потянулся и еще. Перетекают они один в другой, и складывается, льется простая задушевная мелодия. Задышала в ней, зазвенела грусть-тоска по отчему дому, по близким, с которыми разлука суждена.

Заскулили гостьи на три голоса, сгорбившись и подвывая, тронулись горемыками вокруг ели.

А напев крепнет, ширится, во все стороны растекается. Обнимает душу пронзительная нежность к тому, чего уже никогда не будет, и что дороже всего на свете, к тому, что растворилось теперь в родной природе, задышало в широком напеве. Волна благодарной нежности полоснула Молодца по сердцу, и облегчающие душу какой-то сладкой болью слезы выплеснулись, приподнимая над тоской-кручиной.

Заструились сестры вокруг ели белой стеной и оторвавшимися от нее снежными бурунами-барашками выплёскивали наружу свои беды. Мороз Инич зашмыгал носом и стал искать по карманам заветный носовой платочек.

Хорошо играет Молодец! Чувствует он какие нити связывают его с отчим краем. Это незримые жилы его бессмертной души, скрепляющие ее с сердцем народа, живущего здесь. В судьбах многих поколений, остававшихся верными родной земле, переплавлялись выпавшие на их долю разрушения, предательства, вражда, беды и радости, переплавлялись они в жемчужины широкого и бескорыстного сердца народного, умеющего прощать, любить, верить и надеяться. Того сердца, которое бьется в народных песнях.

Не заметили они, что день уже догорел, и небо потемнело.

А Молодец вдруг развернул во всю ширь новую плясовую. «Ах вы, сени, мои сени» – запели, зазвенели колокольчики-бубенчики. Закувыркались снежные вихри в такт наигрышам. А когда смолкла плясовая, сестры враз сдулись, осевши наземь. А Мороз Инич уже давно в сугробе почивал и только улыбался.

Когда все успокоились, Инич спросил гостей: «Как вам веселье пришлось?» «Знатное, – ответили вихри-близнецы, – вот уж уважил так уважил, вот уж распотешил так распотешил». Потом, утомленные и просветлевшие, гуськом заструились они по домам, волоча за собой пушистые хвосты.