С иронией или без оной: возможно, из тебя получился бы не клоун, а модельер; ведь именно Мальке зимой после вторых летних каникул на посудине придумал так называемые «бомбошки» — одноцветные или разноцветные, но всегда парные шерстяные шарики размером с мячик для настольного тенниса, которые прикреплялись к плетеному шерстяному шнурку, надевались как галстук под воротник рубашки и завязывались наподобие «бабочки». Проверив позднее, я убедился, что начиная с третьей военной зимы мода на эти шерстяные шарики, или «бомбошки», распространилась, особенно среди гимназистов, почти по всей Германии, чаще всего их носили на севере и на востоке. У нас моду на них ввел Мальке. Он вполне мог сам придумать такое. Вполне вероятно, именно он и был их изобретателем, у него имелось несколько пар разных «бомбошек»; по его словам, он попросил свою тетку Сузи свалять ему «бомбошки» из отмытых и размятых шерстяных ниток, для чего были распущены штопаные-перештопаные носки покойного отца; повязав «бомбошки», он демонстративно пришел с ними в гимназию.
Спустя десять дней они появились в галантерейных магазинах, стыдливо ютясь в картонках возле кассы, но вскоре их стали красиво — важно, что для их приобретения не требовалось талонов — выкладывать в витринах, после чего они, опять-таки без ограничений на продажу, начали свое триумфальное шествие от Лангфура на восток Германии; их носили — у меня есть тому свидетели — даже в Лейпциге и Пирне, а отдельные экземпляры добрались через несколько месяцев, когда сам Мальке уже отказался от «бомбошек», до Рейнланда и Пфальца. Я могу точно назвать день, когда Мальке снял с шеи собственное изобретение, но расскажу об этом позднее.
Мы еще долго носили «бомбошки», напоследок уже из протеста, ибо наш директор, оберштудиенрат Клозе называл ношение «бомбошек» бабством, недостойным немецких юношей, и запретил их не только внутри здания гимназии, но и на школьном дворе. Распоряжение зачитали во всех классах, но многие следовали ему только на уроках, которые вел сам Клозе. Мне вспоминаются «бомбошки» на папаше Брунисе, отставном учителе, которого в военное время опять поставили за кафедру; ему нравились цветные шерстяные шарики; когда Мальке уже отказался от них, Брунис, надев «бомбошки» под свой стоячий воротничок, пару раз читал в таком виде Эйхендорфа «Окна, темные фронтоны…» или что-то другое, но именно из Эйхендорфа, своего любимого поэта. Освальд Брунис был сладкоежкой, страдал болезненным пристрастием к сладостям, и позднее его арестовали прямо в гимназии за то, что он якобы присваивал витаминные таблетки, предназначавшиеся для раздачи школьникам, но на самом деле, видимо, имели место политические причины, так как Брунис являлся масоном. Школьников допрашивали. Надеюсь, я не сказал ничего такого, что пошло бы ему во вред. Его похожая на куколку приемная дочь, занимавшаяся балетом, надела траур; Бруниса отправили в Штутхоф, откуда он уже не вернулся — история темная и запутанная, которая непременно будет рассказана, но не мной и уж точно не в связи с Мальке.