Кошки-мышки

Капитан-лейтенант закончил нашу гимназию году в тридцать четвертом. Говорят, до ухода добровольцем на военный флот он немного занимался теологией и германистикой. Пламенный взор, иначе выражение его глаз не охарактеризуешь. Густая, жесткая и, пожалуй, курчавая шевелюра. Голова, похожая на бюсты римлян. Бороду, принятую у подводников, он не носил, зато обращали на себя внимание нависшие брови. Лоб — как у мыслителя или мечтателя, без поперечных морщин, зато от переносицы вертикально поднимались глубокие богоискательские складки. Световые блики на дерзновенном челе. Крупный, острый нос. Открывающийся для нас рот с мягким изгибом губ, рот-говорун. Зал заполнен нами и солнечным светом. Мы примостились в оконных нишах. Кому пришло в голову пригласить на выступление говоруна оба старших класса школы Гудрун? Девочки сидели в первых рядах, им бы уже бюстгальтеры носить, но таковых на девочках не было. Когда педель объявил о назначенном выступлении, Мальке поначалу не хотел идти. Но, почуяв для себя выгоду, я потащил его за рукав. Сидевшего рядом со мной в оконной нише Мальке — за нами и за оконными рамами на школьном дворе замерли каштаны — начал бить озноб, едва говорун открыл рот. Мальке зажал ладони коленями, но озноб не унимался. Наши педагоги и две учительницы из школы Гудрун расселись на расставленных полукругом дубовых стульях, обитых кожей, с высокими спинками. Штудиенрат Мёллер, хлопнув в ладоши, призвал к тишине, чтобы предоставить слово оберштудиенрату Клозе. Позади парных кос или одиночных моцартовских косичек сидели семиклассники с перочинными ножиками; многие девочки перекинули косы вперед. Семиклассникам остались лишь моцартовские косички. На сей раз прозвучала вступительная речь. Клозе говорил о тех, кто сражается на суше, на море и в небе, говорил долго и нудно о себе и студентах, павших под Лангемарком[24], о Вальтере Флексе[25], погибшем на острове Эзель; цитата из Флекса: добродетель мужчины — чистота, сохраненная до зрелых лет. Тут же Фихте[26] и Арндт[27], а еще цитата: «Всей-всей Германии судьба зависит от твоих поступков»[28]. В выпускном классе капитан-лейтенант написал блестящее сочинение то ли об Арндте, то ли о Фихте. «Благодаря духу нашей гимназии один из нас, один из наших рядов… и это обязывает нас…» Стоит ли заметить, что пока Клозе произносил свою вступительную речь, мы, сидевшие в оконных нишах, и девочки-старшеклассницы оживленно обменивались записочками? Разумеется, семиклассники добавляли к ним всякую похабень. Я тоже что-то чиркнул Вере Плётц или Хильдхен Матулл, но не получил ответа ни от той, ни от другой. Мальке продолжал сжимать коленями ладони. Озноб прекратился. Капитан-лейтенант сидел на подиуме, ему было немного тесно между старым штудиенратом Брунисом, который, как обычно, безо всякого стеснения сосал конфету, и нашим учителем латыни, доктором Штахницем. Пока вступительная речь шла к концу, пока туда-сюда передавались записочки, пока семиклассники держали наготове перочинные ножики, а портрет фюрера переглядывался с портретом фон Конради, пока утреннее солнце выбиралось из актового зала, говорун то и дело облизывал мягкий изгиб губ, хмуро разглядывал публику, силясь не пялиться на старшеклассниц. Фуражка капитан-лейтенанта строго лежала на параллельно поставленных коленях. Под фуражкой — перчатки. Парадная форма. Железяка под подбородком контрастировала с неслыханной белизной сорочки. Неожиданный поворот головы к окнам актового зала, колыхнувший орден; Мальке вздрогнул, будто его в чем-то уличили, но это было не так. Командир подлодки взглянул через окно, в нише которого мы сидели, на пыльные неподвижные каштаны: о чем он думает, о чем думает Мальке, о чем думает, произнося свою речь, оберштудиенрат Клозе, о чем думает сосущий конфету штудиенрат Брунис, о чем думает, получив твою записку, Вера Плётц, о чем думает Хильдхен Матулл, о чем думает он-он-он — Мальке или говорун, о чем думал я тогда и думаю сейчас? Ведь любопытно же узнать, что думает командир подводной лодки, когда слушает вступительную речь, а его взгляд скользит по сторонам, не имея перед собой ни перекрестия прицела, ни колеблющегося горизонта, когда гимназист Мальке вздрагивает, будто его в чем-то уличили; но нет, капитан-лейтенант смотрит поверх гимназических голов сквозь двойные стекла на сухую зелень необязательных деревьев на школьном дворе, увлажняя розовым языком губы уже упомянутого рта-говоруна; Клозе же в это время договаривает последнюю фразу, которую ароматное дыхание несет до середины зала: «А теперь здесь, в тылу, мы обратимся в слух, чтобы узнать, как вы, сыновья нашего народа, сражаетесь на фронте, на всех фронтах».