Кошки-мышки. Под местным наркозом. Из дневника улитки

Ну, Драуцбург, за что теперь примемся?

Он открыл собственную картинную галерею, у него большая семья: Драуцбург стал оседлым.

А Эрдман Линде, по его словам, все учится и учится. Иногда натыкаюсь на его имя в «Шпигеле»: он — член молодежной организации социал-демократов и консультант на радио.

Маршан защитил диссертацию по Йозефу Роту (преподает в Индии).

Бентеле — такой же толстячок, но стал покрепче. Студент университета в Констанце.

О Хольгере Шрёдере давно ничего не слышал; говорят, он женился.

Гизела Крамер по-прежнему работает у нас секретаршей. Ведь жизнь идет вперед, сроки подступают, скоро опять начнется избирательная кампания. Вероника Шрётер, вместе с Кристофом Шрётером создавшая инициативную группу избирателей в Эрлангене, живет теперь в Бонне и уже начертила карту избирательных округов и накупила булавок с разноцветными головками. Гаус и Эккель (а теперь и его младший брат), Баринг и Тролль, Бёлль и Ленц (и многие-многие другие) все еще, вновь или наконец с нами. (Улиток трудно переубедить: они не видят перспективу.)

— А ваш микроавтобус «фольксваген»?

— Он все еще на ходу?

— Бегает, но теперь уже в частном владении. Драуцбург его продал. Говорят, кто-то укатил на нем чуть ли не в Турцию.

— А Скептик? Что с ним?

— Он в самом деле в дурдоме и боится рыбных костей?

— Скажи честно: он вправду умер?

— Или ты его быстренько прикончил, чтобы закруглиться?

Сознаюсь, он жив. (Лишь Штомма умер за истекшее время.) В конце пятидесятых Герман Отт (выздоровев) вместе с женой Лизбет и сыном Артуром выехал из Польши. В это же время в Западную Германию приехал критик Раницкий, которого постигла та же участь, что и Отта, но где-то в другом месте. Скептику было нелегко вписаться в условия ФРГ; Раницкому тоже пришлось не раз поменять газету. В начале шестидесятых доктор Отт был референтом по культуре в Касселе (аналогично доктору Глазеру в Нюрнберге). (От того периода у меня на руках его переписка с неким коллекционером улиток из Упсалы, чью монографию «О форме влагалищ у морских улиток» доктор Отт получил в подарок с персональным посвящением: «Другу гастропод…») В настоящее время Герман Отт и его жена ведут уединенный и вполне обычный образ жизни: пожилой господин, лишь от случая к случаю делающий доклады в народных университетах: «Об улитке как лечебном средстве и символе плодородия в античности»; «О повышенной чувствительности и ипохондрии»; «Об отношении Форстера и Лихтенберга к французской революции»; «О влиянии Лихтенберга на Шопенгауэра»…

— Опять выдумываешь.

— Насчет Лихтенберга. Сдается, его зовут Лихтенштайн.

— И он есть на самом деле и вовсе не выдуман.

— Да я его сам видел. Он был у нас на кухне. С женой.

В понедельник, 6 сентября, они оба действительно были у нас в гостях. Мы говорили о предстоящей поездке в Израиль и об издании у Мора в Тюбингене сборника документов «Эмиграция евреев из Данцига». Потом разговор зашел о моей книге об улитках. Хотя я собрался приступить к расспросам лишь по приезде в Тель-Авив, заранее хорошо подготовившись (ну, например, кто разбомбил «Патрию» в гавани Хайфы — группа «Штерн» или «Хагана»?), я начал (довольно беспорядочно) расспрашивать их уже у себя во Фриденау:

— Был ли у Давида Йонаса, старосты еврейской общины, преемник во временном гетто «Маузегассе», когда его в сорок третьем депортировали в Маутхаузен?

Эрвин Лихтенштайн назвал мне адвоката Фюрстенберга, который «в весьма почтенном возрасте», как он выразился, умер два года назад в Гамбурге.

— А сколько человек выжили в Маузегассе?

Лихтенштайн рассказал, что во время боев за Данциг, когда были разрушены Старый город, Правобережье и Нижний город, дотла сгорело и временное гетто. Спаслись лишь двадцать членов еврейской общины.

— А кто был преемником директора сберегательной кассы Биттнера на посту уполномоченного по делам евреев?

— Некто Роберт Зандер, бывший ранее редактором спортивных новостей в газете «Данцигер нойесте нахрихтен». Этот Зандер и Давид Йонас были много лет знакомы — оба спортсмены. Кстати, именно Зандер добился разрешения на то, чтобы спортивный ферейн «Бар-Кохба» пользовался спортзалом в переулке Шихаугассе и на стадионе в Нижнем городе. Он делал все, что мог. Ныне живет в ГДР.

Я попросил Эрвина Лихтенштайна написать о нас с Анной Рут Розенбаум и Еве Герзон:

— Ведь в ноябре мы поедем в Израиль. У меня есть еще вопросы…

(Фрау Лихтенштайн спросила Франца, подарившего ей гнутую серебряную проволочку в качестве украшения, любит ли он свою школу. Его ответ «Ясное дело» не лишен оснований.)

Это было зимой, после выборов в сентябре. Мы все поехали посмотреть твою новую школу в Брице. Мы с тобой на автобусе проделали твой будущий путь в школу (Анна выехала чуть раньше в нашем «пежо» с Лаурой, Раулем и Бруно).

Мы проехали через Темпльхоф, Нойкёльн, мимо кладбищ и кварталов ремесленников, сохранившихся с семидесятых годов прошлого века, и поселков тридцатых годов, причем сидели мы на втором этаже автобуса. Сквозь лобовое стекло на нас надвигался новый район высотных домов прямолинейной формы.