Кошки смотрят свысока

В голосе Али слышалось, что она улыбается. Слова вызывали двоякую реакцию. С одной стороны, Леха восхищался ее способностью выкручиваться. И чувствовал вину, что не поставил будильник во избежание подобных неловких ситуаций. Офицер он или безмозглый желторотик, впервые дорвавшийся до женского тела?

А с другой стороны, ему было неприятно, что его прячут в спальне. 

Да, они не договорились о том, как будут вести себя при других. Даже речи не заводили о том, будет ли у них что-то еще после сегодняшнего секс-марафона. И, по-хорошему, инициатором разговора должен выступить он. Потому что по доброй российской традиции кораблями-ледоколами являются мужчины. А женщины — якоря. Зачастую — одноразовые.

А это очень неприятно — быть одноразовым якорем с робкой надеждой, что тебя возьмут на борт.

Слишком уж он не Тяжелков.

В прихожей щелкнул замок.

— Одевайся, спящий красавец, я тебя сейчас будить буду, — пригрозила Яницкая и потянулась, поднимая руки вверх.

Узел пояса развязался, а полы халата разошлись. Под ними открылось обнаженное тело, и Леха осознал, что готов использовать по назначению третий конвертик, настолько живыми были картинки знакомства с ним. Леха потянулся за купальными шортами, что валялись у кровати, но Альбина успела заметить реакцию.

— Продолжим после ужина? — подмигнула она.

Он поднялся и подошел, чтобы чмокнуть. Ну и за грудь подержаться. А что она, бесхозная, под самым носом у него торчит? Не порядок!

— Я сейчас переоденусь и зайду, хорошо? — спросил он.

Аля улыбнулась и закуталась в халат.

Маркелов твердо решил, что ныкаться не будет. Если кого-то увидит в коридоре, то не будет делать вид, что ничего не было.

Однако его героический настрой не оценили — в коридоре было пусто. Все были на ужине. Ужин накрыли при свечах, за общим столом. За окном бушевала стихия, гремел гром, сверкала молния, ливень лился как из ведра. Как Леха понял, свечи — не столько для романтики, сколько чтобы свет не мешал наслаждаться видом на дворе. Кому как, а Маркелову он был созвучен.

— О, а вот и наши голубки прилетели, — вежливо поприветствовал их Сава.

А мог бы и гадость какую-нибудь сказать, поинтересоваться, как всё прошло, например. Не нужна ли была помощь? Совет ветерана?

— Что сегодня дают? — проигнорировала его Аля, поведя носом.

Она вела себя настолько естественно, что даже Леха засомневался, а было ли что-то между ними. Штык выпил за компанию красного вина и послушал армейские байки Савелия Ивановича и — неожиданно, — Кирилла. Остальные, как выяснилось, не служили. Вовочка выглядел повислым, как стручок гороха. Валентин же игнорировал факт, что они с Яницкой явились на ужин вместе, пытался за нею ухлестывать и обольстительно улыбался. Казалось бы, чего Леха на него взъелся, пусть себе человек украдет минутку внимания красивой женщины. Чисто абстрактно Штык его понимал. А чисто конкретно — хотел врезать в челюсть, чтобы зубы проредить.

Аля Яницкая как никогда виделась ему легкокрылой парусной яхтой, которую ветер гонит прочь от родного берега. В роли родного берега Лехе представлялся он сам. В роли коварного ветра — администратор базы.

И ведь, чего доброго, угонит!

Может, скромность и стеснительность в общении с женским полом и заставили бы Штыка отступить, если бы не понимание того, что ветру-то парусник даром не нужен. Погоняет-погуляет, да полетит к другим. А несчастная яхта останется брошенной посреди океана. Одна. Беззащитная и беспомощная. Только потому что какой-то якорь сдрейфил предложить ей себя.

Пусть ему не удастся ее удержать. Но он хотя бы попытается.

— Аля, пойдем наверх, на дождь посмотрим, — пригласил он, пока здравый смысл не успел объяснить ему, почему дело безнадежно.

Альбина улыбнулась.

— Ну да, кто куда приглашает. Кто на Канары, кто на крышу дождь посмотреть, — подал голос Зубков, буксир советской постройки, весь проржавевший изнутри.

— Важно не «куда», важно «с кем», — нравоучительно ответила Аля, поднимаясь.

Они уже выходили из помещения ресторана, когда надувной якорь Белочка Соня сочувственно сказала:

— Как же она оголодала, бедненькая.

Не слишком громко, но достаточно, чтобы Леха и Альбина услышали. Штык уже собирался обернуться и сказать ей всё, что думает, но Яницкая скорчила гримаску и чуть заметно помотала головой. Стоило дверям закрыться, Аля поймала его руку и потащила на крышу.

На улице светопреставление с громом и молниями воспринималось совсем не так, как в номере с закрытыми окнами. И даже не так, как при свечах. Первобытные силы природы устроили в небе настоящую битву. Маркелов привалился к стене под навесом, притянул Алю спиной к своей груди и обнял двумя руками. Мебель была накрыта клеенчатыми чехлами, и струи барабанили по пленке, как оглашенные. Раскаты грома отдавали в позвоночник. Аля откинула голову ему на плечо, и Леха коснулся губами ее макушки.

Мир внутри ощущался особенно остро по контрасту с Небесной Войной.