КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ

Там я остался на ночь и на следующий день собирался успеть на "Карибу", чтобы начать на перекладных обратный путь в Сайгон.

Ожидая на взлётной полосе рейс в Фан Ранг – базу ВВС на побережье – я познакомился с парнем, просидевшим полгода в лонг-биньской тюрьме.

На вопрос "за что?", он ответил : "Потому что один занудный офицер нашёл мою коллекцию азиатских глаз и зубов, вот и всё".

Он освежевал много партизан и солдат СВА, уничтоженных его взводом. Выдавливал глаза и складывал в больничные банки с водой, плоскогубцами выдирал золотые зубы и хранил в кожаном мешочке для последующей продажи. Он успел собрать три банки с глазами и 24 золотых зуба, когда его застукал командир взвода. Парень очень обижался на этот счёт. Срок, проведённый в кутузке Лонг Биня, не засчитали за время его службы во Вьетнаме. Этот срок оказался потерянным временем, и ему всё ещё предстояло трубить восемь месяцев.

– Грёбаное офицерьё! Почему вся радость от войны только им, – ворчал он.

ГЛАВА 23. "ШТЫКИ И ЛОВУШКИ".

"Твоя дочь достаточно взрослая, чтобы делать то, что ей нравится…ей нравится блудить, она обожает это делать…она родилась на свет, чтобы блудить, и…если не хочешь, чтобы тебя саму выблудили, то самое лучшее – это позволить ей делать то, что она хочет".

– Маркиз де Сад, французский писатель,

"Любомудрие в будуаре"

После смерти Сейлора меня стало раздражать всё вокруг. Иногда я размышлял о войне – и меня захлёстывало всеподавляющее чувство обречённости. Тогда я ненавидел всех и вся, и себя в особенности.

Если б я только мог выскочить из своей шкуры и умчаться прочь от всего, что мучило меня во Вьетнаме, включая погоду…

Я бы так и сделал.

Со мной стали случаться приступы депрессии и бессмысленные вспышки ярости – просто на пустом месте. Мной овладела страшная усталость, и такие простые утренние задачи, как бритьё, чистка зубов, причёсывание и завязывание шнурков на ботинках стали почти невыполнимыми.

Я словно окоченел и окаменел. Я совсем был неспособен вытянуть себя из чёрной меланхолии. Меня мучила сайгонская тоска – душевная болезнь, тяжелейшая, гнуснейшая и подлейшая хандра.

Общая беда, жара, скука тыловой службы и масса свободного времени, когда в голову лезут разные мысли и охватывает жалость к себе, и явились, наверное, её причиной. Ведь Вьетнамская война превратилась в одну гигантскую кучу говна – повсюду, где только можно представить. Иногда я терял голову уже после нескольких рюмок; чаще всего это случалось в районе красных фонарей.

Как будто я пытался излить всю злость и ярость – эту поднятую войной муть – на первую попавшуюся продажную девку. А она этого вовсе не заслуживала.

Я винил её не только за войну, но и за своё отношение к войне. Нельзя было просто так дать пинка генералу, не загремев в каталажку. Но то же самое можно было проделать с самым незначительным игроком в этой войне – с какой-нибудь задрипанной давалкой, которая лишь пыталась выжить, как все.

Легче лёгкого. Как пнуть любимого пса, вернувшись с работы после скверного дня. В один прекрасный момент ты пинаешь барбоса так, что перебиваешь ему лапы. Он поправляется и начинает хромать. И ты ненавидишь его ещё больше. Ибо он напоминает тебе о твоей несправедливости. Поэтому ты опять его пинаешь, и на этот раз только за то, что он калека.

Вот так все эти штуки переплетались в один большой узел, и рождалась ненависть на весь сраный свет и его людей, и особенно на себя самого.

Каюсь, у меня тоже было несколько неприглядных связей с женщинами. Ибо секс больше не рассматривался как проявление любви. Он стал выражением злости и ярости, страха и боли. Секс стал похож на жестокую пьяную драку, в которой кому-нибудь бьют морду просто для того, чтобы причинить боль.

Со временем он превратился в игру…

*****

Однажды вечером мы с Билли сидели в клубе, ругали армию и пили пиво, когда в голову пришла мысль устроить состязание. Мы решили выяснить, кто сможет выскочить из расположения, наскоро перепихнуться и первым вернуться в клуб. "Вьетнамский биатлон", в котором победит тот, кто лучше тренирован, кто бегает и трахается быстрее мифического жеребца моего детства – мистера Джонни Х. "Давай-по-быстрому".

Итак, подобно олимпийцам, мы рванули с низкого старта на "улицу 100 пиастров" в поисках смазливых тёлок. Через 200 ярдов я догнал вьетнамца на мотоцикле. Спихнул его с байка, сказал, что вернусь через несколько минут, и дал газу к "красному" району. Пролетая мимо Билли, я корчил ему рожи и показывал язык, а он, задыхаясь, орал "ОБМАН! ОБМАН!".

– Да пошёл ты, Билли, – горланил я в ответ, – добыча принадлежит победителю. Правил нет…

Я бросил мотоцикл у КПП, сунул свою карточку на выходе и, вломившись в ближайший бордель, схватил первую попавшуюся на глаза девку.