КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ

– Но, сэр, – спорил я, – армия не всегда выглядит хорошо. Наши ребята не святые, давайте уж смотреть правде в глаза. Некоторым даже нравится убивать. Они от этого балдеют. Однажды убив, они не хотят останавливаться. Иногда пленных сбрасывают с вертолётов в море. У солдат водятся коллекции вьетнамских глазных яблок. Почему нельзя говорить, что сейчас мы бьём азиатов в Камбодже? К чёртовой матери пропаганду Пентагона!

– Потому что я майор, а ты рядовой. И так в этом отделе будет всегда, Брекк.

– Слушаюсь, сэр…

О, почему бы этому старому дураку не оставить меня в покое и делать то, что делают все хорошие офицеры : чистить бляхи, полировать ботинки, крахмалить униформу, вызывать кого-нибудь по телефону, засовывать нос в жопу какому-нибудь генералу, пропадать в джунглях и не лезть в дела, которые не понимаешь?

В отделе мы точь-в-точь по-оруэлловски просеивали информацию о вьетнамской кампании. Наши материалы были пронизаны ложью, недомолвками, полуправдой и заранее подготовленным вздором.

Ведь за нами следил Старший брат*. Майор Ганн был младшим братом Старшего брата, а я работал в Министерстве правды, рекламируя ужасы тоталитаризма. Я – Уинстон Смит*, сражающийся против всепроникающей Партии*. Не хватает только лозунгов на бюллетенях ЮСАРВ :

ВОЙНА – ЭТО МИР.

СВОБОДА – ЭТО РАБСТВО.

НЕЗНАНИЕ – СИЛА.

Перед моим взором проносились будущие выпуски новостей :

"Наши силы в Южном Вьетнаме одержали славную победу, и война уверенно близится к концу", заявил генерал Уильям Ч. Вестморленд, командующий силами США в Индокитае".

Затем следовало красочное описание уничтожения полков хорошо вооружённых солдат СВА, снабжённое изумительными цифрами убитых и взятых в плен.

Я – инструмент американской пропаганды. Я подобен Ханне из Ханоя, северо-вьетнамскому радиоперсонажу, которого одни джи-ай представляли себе сочным цветком лотоса, а другие – старой каргой с обвислыми грудями, зелёной морщинистой кожей и большой чёрной бородавкой на носу, на которой курчавятся волоски.

Иногда мы ловили Ханну на наших транзисторах. В отличие от Розы из Токио времён Второй мировой войны, Ханна выражалась, как строевые сержанты женских частей и была очень деловита. Она не сдабривала свои сообщения приправой из секса, чувственности и ностальгии по мамочкиному яблочному пирогу или запаху духов девчонки, которая осталась дома у каждого солдата.

Нет, она подавала новости с коммунистической прямотой :

"Последние подсчёты американских потерь, – сообщала Ханна, – указывают на то, что убито более пятидесяти тысяч человек. Кроме того, над Северным Вьетнамом сбито свыше двух тысяч истребителей".

Конечно, её цифры нелепы. Но это 1967 год!

"По другим данным, американские пилоты признали, что уничтожали безоружных граждан Южного Вьетнама во время бомбовых налётов".

Это правда, но не вся. Да, иногда мирные жители гибли по ошибке во время наших бомбардировочных рейдов, но гибли и американские солдаты. Даже собственная артиллерия иногда обрушивалась на наши головы. "Свой огонь", так это называется в армии. И этот "свой огонь" сметает случайно подвернувшийся ночной патруль.

То, что это вообще может случиться, и есть тяжкая и страшная ирония войны.

"Несмотря на продолжающуюся агрессию американских империалистов, Армия освобождения Южного Вьетнама и наши войска на Севере в любое время готовы сбить ещё больше американских самолётов и уничтожить ещё больше американских солдат".

После новостей шла передовица, обличающая эскалацию войны со стороны США. Конечно, она была насквозь пропагандистской, только на этот раз из другого лагеря.

Я всё время думал, узнают ли люди на родине когда-нибудь правду о том, что здесь происходило? Ведь наши статьи, когда мы, закончив, отдавали их на растерзание суровой цензуре, всегда опаздывали, и то, что от них оставалось после правки и редактирования, больше не было простыми "новостями", но уже современной историей.

После одобрения статьи информационным отделом ЮСАРВ, нужно было получить добро от офицера по информации из такого же отдела МАКВ в Сайгоне; и порой с момента написания пресс-релизу требовалось от недели до 20 дней, чтобы получить одобрение и добраться до средств массовой информации, что, в сущности, делало его бесполезным, и служить он мог разве что заготовкой для новой статьи.

Часто, совершая развоз устаревшей информации, я, как и положено, доставлял её соответствующим лицам, но таким образом, что армии это вряд ли могло понравиться.

Например, я входил в офис "Ассошиэйтид Пресс", мял в кулаке пресс-релиз и швырял комок в мусорную корзину, что стояла возле дежурного.

– Государственные новости, старьё, но всё равно мне поручено доставить, – бубнил я.

И дежурный журналист молча кивал головой и продолжал выстукивать на машинке "та-та, та-та, та-та", словно меня и не было.

Иногда я развивал такую энергию, что вовсе не доставлял бюллетени по назначению. Я просто ехал в город и бросал их в реку Сайгон, куда им была прямая дорога, – пусть плывут по волнам со всем прочим говном.

Чёрт бы побрал эту армию!