КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ

В армии больше всего мне не доставало уединения. Даже по утрам, чтобы справить нужду. В казарменном туалете не было разделительных перегородок, и это раздражало. Каждый раз, как я садился на толчок, передо мной выстраивалась очередь, и парни, хватаясь за живот, орали : 'ДАВАЙ БЫСТРЕЙ, МНЕ ТОЖЕ ПРИСПИЧИЛО…'

– Отвалите, – отвечал я, – что, засранцы, не видите, что я осилил всего половину 'Войны и мира'? Я здесь неделю сидеть буду, блин!

В казарме было восемь толчков, и часто к каждому образовывались очереди по три человека, которые торопили сидящих поскорей расслабить сфинктер и метнуть кал. Я привык к этому, но за пределами лагеря не упускал случая посетить 'комнаты отдыха' на заправках и кафе, где было хоть немного уединения. Оно казалось такой роскошью.

Однажды субботним утром все восемь толчков оказались заняты : четыре чёрных, два белых и два чиканос, чтобы опорожнить кишки, с удобствами расселись друг подле друга, положили локти на колени и беседовали. Ещё один балбес, чистокровный индеец-навахо, сидел перед ними на полу, скрестив ноги, и сдавал всем карты на партию в покер.

Уборная всегда была полна сюрпризов. Меня поражало, например, как чёрные брились эпилятором 'Найр'. Они наносили вонючий крем на лицо, ждали немного и осторожно скребли рожу тупым столовским ножом.

*****

Мы по-прежнему бегали кроссы до завтрака. Первые недели я мучился : задыхался, болели бока, казалось, вот-вот лопнут лёгкие. Но я бежал, не обращая внимания на боль – отстающих сержанты подгоняли пинками. Кроме того, по утрам я страдал с похмелья. Ибо с вечера выдувал изрядное количество 'Фальстафа'. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, во рту ощущался металлический привкус, словно нажевался алюминиевой фольги. Иногда закладывало уши, и тогда топот ботинок об асфальт и крики инструкторов доносились словно издалека. Вялые как спагетти ноги еле волочились, потому что к мышцам поступало мало крови. И курение, конечно, давало о себе знать…

Другие ребята, несясь на первое на дню построение, ощущали себя деревянными чурками. Но после разминки становилось легче.

В Форт-Полке в августе стоит страшная жара, и у нас сразу определилась группа парней, терявших сознание от тепловых ударов.

На полевых занятиях приходилось беречься от насекомых и рептилий : ядовитых пауков, скорпионов, коралловых, медноголовых и мокассиновых змей, а также гремучих змей с ромбиками на спинках.

Иногда одичавшие свиньи – большие и щетинистые кабаны – забредали на тренировочные полигоны, но вреда от них не было никакого.

На форсированных маршах каждый час разрешалось отдыхать по десять минут. Я бы предпочёл пять. После десяти минут мышцы остывали и деревенели, шагалось трудней. И винтовка как будто становилась тяжелей, и лямки ранца как будто глубже врезались в плечи, и я опять задавал себе вопрос : 'Что я здесь делаю? Я же не солдат…'

На занятиях вода превращалась в драгоценный дар. По утрам я наливался как верблюд, но уже через несколько часов вся влага выходила через поры. За день разрешалось выпить только одну фляжку воды. Как говорили сержанты, нужно дисциплинировать себя и менять питейные привычки.

В боевых условиях велика вероятность остаться без воды на долгие-долгие дни, поэтому нас учили запасаться ею впрок.

Ночами мы рыли одиночные окопы шанцевым инструментом – таково армейское название маленькой складной лопатки – и учились устраивать ночные засады. Втыкали колья, направленные в сторону сектора обстрела. Аккуратно устанавливали пулемёты и рыли дополнительно маленький окоп за периметром взвода для поста подслушивания.

Если кто-то приближался, мы хватались за 'уоки-токи' и шёпотом передавали на КП, что обнаружено движение.

– Стой, кто идёт? – окликал я.

Если ответа не было, я выстреливал очередь холостых патронов.

Иногда проникающие за нашу линию 'агрессоры' пытались нас провоцировать.

– Эй, джи-ай… – заводил разговор вторгшийся 'противник'.

– Неправильно, Конг, – шептал я и выпускал обойму холостых в сторону 'врага'.

*****

Как-то раз нам читали лекцию о богослужении. Когда она закончилась, один парень из нашего взвода спросил капеллана, мирится ли Бог с войной, предпочитает ли Он один народ другому и помогает ли молитва на вьетнамских полях смерти.

– Я верю, что Господь снисходит к нашим молитвам, – ответил 'небесный штурман'. – Мы должны верить, что Бог будет хранить тех, кто принимает Его и искренне просит Его о помощи.

– Но, – возразил солдат, – многие солдаты-христиане уже погибли в этой войне, и ещё многие погибнут до её окончания.

– Да, это правда, – подтвердил капеллан.

– Так есть ли этому объяснение?

– Только то, что такова воля Господа.

– Воля Господа? Разве Бог жестокостью отвечает на наши молитвы? Пулями, миномётами и растяжками? Вы же сказали, что Он будет хранить тех, кто принимает Его и просит Его о помощи.

– Да…

– Значит, молитва в бою может не тронуть Бога? Она не сможет спасти нас от врага на поле боя?

– Боюсь, что нет.

– Тогда какой прок от молитвы? Как я могу молиться Богу, который вступается за одного человека и бросает другого?