КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ

– Господи, Брекк, мы не можем тебя отпустить. Ты знаешь Сайгон лучше всех.

– Ну так что ж?

– А то, что ты получишь свой шанс, но не сейчас.

Когда моё назначение в 1-ю дивизию сорвалось и меня перевели в Сайгон, я был рад своей удаче и сочувствовал друзьям, которым такое счастье не улыбнулось. Но через месяц во мне заговорило чувство вины. Мне казалось, я их предал. Здесь, в тылу, я словно спрятался в щель и был в безопасности, выполняя работу жирных домашних котов – вся опасность сводилась к походам в бары на улицу Тю До после службы.

Тоска охватила меня жуткая – вьетнамская меланхолия.

Мне не понравился ответ Темпла, но чувство вины заставило меня заполнить форму 1049 с просьбой перевести меня в отдел общественной информации 1-й дивизии, чтобы хотя бы символически присоединиться к своим друзьям.

Соображения вроде "долг, честь, родина" и "Давай прикончим комми во имя Господа" тоже определённым образом влияли на мою решимость.

Я просто был предан тем парням, с которыми проходил подготовку. Нас связала пехотная школа, а общая судьба и неотвратимость отправки на войну во Вьетнам, в какую-нибудь стрелковую роту, сблизили ещё сильней. Я хотел быть с ними рядом, если не физически, то хотя бы мысленно.

Сейчас, по прошествии почти 30-ти лет, я не могу дать разумное объяснение такому ходу своих мыслей, но тaк я рассуждал тогда.

Я хотел пойти на войну.

Я отправлял одну форму 1049 за другой, прося о переводе, но все они возвращались назад с пометкой большими буквами – "ЗАПРОС ОТКЛОНЁН".

Я злился и однажды влетел в кабинет сержант-майора Фрэнка Райли и потребовал ответа на вопрос, почему он так за меня держится.

– Почему ты хочешь ехать? – спросил он, глядя на меня из-за стола.

– По личным причинам.

– Ты что, Брекк, крестоносец?

– Нет, я ненавижу эту войну…

– Послушай, ты наш лучший шофёр. Ты знаешь Сайгон так же, как вьетнамцы-таксисты. Вот почему ты нужен здесь.

– Но чёрт побери, Райли, я чувствую себя последним предателем, сидя в глубоком тылу!

– Блин, Брекк, ты кончишь тем, что тебя прихлопнут на севере. Сиди здесь. Ты мне нравишься, сынок. Я тебе только добра желаю. Ты ещё мне спасибо скажешь. А теперь иди работай! Проваливай…

Я ушёл раздражённый и решил про себя, что стану первым дебоширом, и как только вляпаюсь в знатную переделку, вот тогда армия никуда не денется и переведёт меня. Буду сопротивляться изнутри. Стану помехой для отдела общественной информации и позором для американского мундира.

Был жаркий полдень. Выйдя из кабинета Райли, я так пнул входную дверь отдела, что она слетела с петель, и пошёл прямиком в клуб для рядовых, кипя от гнева.

Я просидел там весь день и напился. В дым. Они не могли так со мной поступать. Почему я…

Я покажу этим ублюдкам!

ГЛАВА 16. "РЕКВИЕМ ПО СОЛДАТУ".

"Вьетнам – вот что у нас было вместо счастливого детства".

– Майкл Герр, американский журналист,

"Официальные сообщения"

В день Святого Валентина 1967 года жизнь рядового 1-го класса Дэнни Сейлора оборвалась. Он замолчал навеки, обороняя свою позицию во вшивом одиночном окопе во время предрассветной атаки где-то далеко в горных джунглях у границы с Камбоджей.

Я не мог в это поверить. Маленький, худенький Дэнни? Дэнни, над чьим носом картошкой мы смеялись? Дэнни, упрямый парень в сияющих ботинках из западного Чикаго? Тот Дэнни, который выглядел и вёл себя как актёр Голливуда Джимми Кэгни в своих ранних фильмах? Дэнни, у которого не было никаких принципиальных взглядов, кроме выживания и "оставьте меня, блин, в покое"?

Но я не мог отрицать его смерть, равно как не мог ничего изменить. Для меня это был самый тоскливый день войны. Дэнни стал первым из моих товарищей, который пал в бою, и ничто так не приближает войну, как смерть друга. Наша учебная рота уменьшилась на одного. И мне стало ещё хуже оттого, что я торчу в тылу. Чувство вины охватило меня целиком. Я был зол. Чувствовал, что в последние минуты я должен был быть с ним рядом. Я не мог, конечно, что-то изменить. Но всё-таки считал, что должен был оказаться в том бою.

Я хотел сравнять счёт. Прикончить кого-нибудь. Заставить кого-нибудь заплатить за это. Какого-нибудь засранца!

А в Сайгоне тот день – 14 февраля – был очередным изнуряюще-жарким рабочим днём – одним из 365 дней, которые мне предстояло провести на этой земле рисовых чеков и изумрудно-зелёных лесов, земле долгих дней и бессонных ночей в засадных патрулях, странных контрастов и зловещей красоты, болезней и внезапной смерти.

Лишь через несколько дней я узнал, что Дэнни был смертельно ранен, что его сунули в мешок, повесили бирку и отправили домой через "Турбюро КИА".

Крис Сиверс написал Саттлеру письмо о том, как это случилось, а Саттлер в клубе за пивом рассказал мне. Я не поверил, но он полез в карман брюк и достал письмо.

Оно начиналось так : "Вчера Дэнни был убит…"

Я перечитывал строчку снова и снова. Я застрял на этих четырёх словах. Непостижимо.