КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ

Я сказал себе, что глупо убиваться по поводу одного мёртвого солдата, ведь это война, а люди гибнут на войне. Потом представил себе, что могли бы сказать парни из взвода Сейлора, вернувшись в базовый лагерь, поев горячей пищи и приняв холодный душ…

*****

– Вот лажа…

– Славный парень этот Сейлор…кто знает, была у него девчонка?

– Думаю, да, но ничего серьёзного. Блин, ну и задира был этот малыш!

– Он обычно шутил, что если нарвётся на них, то на него понадобится много пуль.

– Так и было – целая очередь : прошило тридцатым калибром прямо по середине.

– Ну, бля, я и перешугался! Я всего лишь второй раз в бою.

– Надо было видеть, как он косил узкоглазых – словно бутылки из-под "Кока-Колы" на заборе. Как это коротышки всегда становятся лучшими пулемётчиками?

– Он говорил, что ему наплевать, но у него было мужество, надо отдать должное, у него было мужество…

– Да, держу пари, он получит медаль.

– Господи, какой парень!

– Почему лучшим всегда достаётся?

– Кто знает.

– Самое хреновое случилось, когда нас отрезали.

– Последний бой Кастера*.

– Задали ж мы им перцу.

– Никому не говори об этом.

– А уж они-то как нам врезали. Только мы и выбрались…

– Осинскому оторвало ноги прямо рядом со мной. Вот где, блин, страх : он истёк кровью прямо на земле…

– Никто не струсил…

– А куда было деваться?

– Говорю же, мы все герои.

– Ещё целых девять месяцев…

*****

Ночь продолжалась, а я всё думал, говорил сам с собой и плакал. Около четырёх часов утра глаза стали слипаться. Пиво кончилось. Мне стало лучше. Я вышел, пописал на тропинку, вернулся и разделся. Девушка выскользнула из своей блёклой пижамы, и мы прижались друг к другу под простынёй.

Я задремал. В голове завертелись приятные видения. Я дома. Мы с Шарлоттой снова вместе, война кончилась. Но она всё ещё печётся о своей невинности.

Я кромсаю штыком её плюшевого медведя. Снова и снова; сыплются опилки.

Я думаю о Сайгоне, о девушках из баров и о Нгуен из бара "У Лайна". Но эти думы быстро тают. Приходят мысли о Дэнни.

Вижу его похороны.

В Чикаго хмурый снежный день. Свинцовое небо. Пронизывающий ветер с озера Мичиган гнёт голые деревья : они скрипят и стонут на тысячи ладов. Вся семья в чёрном. Пастор прокашливается и начинает службу.

– Kyrie eleison, – говорит он.

– Помилуй нас, Господи, – шепчут пришедшие проститься.

Порыв ветра срывает с одной из женщин жёлтую шляпу и несёт по кладбищу – она пропадает из виду.

– Отец наш…- слышен шёпот.

– Прости нам прегрешения наши …

– Да охрани нас от лукавого. Аминь. – Произносят они, стуча зубами.

Снег падает гуще. Большие белые хлопья летят с неба и тают в вине, и посвящённые ангелы Святого Причастия разлетаются.

– Господи всемогущий, которому открыты все сердца, известны все чаяния и которому ведомы все тайны, очисти помыслы наших сердец дыханием Святого Духа…

Снег тает на личике младшей сестрёнки Дэнни и смешивается со слезами, которые текут сами собой.

– Dominus vobiscum, – произносит священник.

Да пребудет с вами Господь.

– Et cum spiritu tuo.

И с духом вашим.

Святой отец воздаёт должное боевому духу Дэнни и читает из "Похорон мёртвых".

– Посреди жизни мы подходим к смерти…

– Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху; в твёрдой надежде Воскрешения к вечной жизни.

Ветер воет, леденя душу, и швыряет снег в лицо пастору, когда он обращает к Богу последние слова; его борода покрывается сосульками, и иней от дыхания оседает на ресницах и бровях. Пастор поворачивается и творит крестное знамение.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Гроб Дэнни укрыт американским флагом. За отвагу он посмертно награждён медалью "Пурпурное сердце" и орденом "Серебряная звезда". Отдавая последние почести, солдаты из соседней резервной части стреляют холостыми патронами из 21 ружья.

Ружья?

Сержант Дуган не потерпел бы такого. Винтовки, оружие, огневые средства, но ружья – никогда. "Ружьями" можно только тыкать в тёлок воскресным утром. Как такое возможно? Это, наверное, придумали штатские, которые ни в чём не разбираются. Дэнни бы так ржал над этим, что пиво пошло бы носом.

Но он тоже бы загрустил : наверняка захотел бы, чтобы все его армейские дружки собрались на похоронах – на его прощальной вечеринке.

Вот его мать и отец. Они очень печальны. Сестра бьётся в истерике, и её поддерживают другие родственники. У всех на глазах слёзы. Горькие слёзы потери…

Годы, что родители поднимали его на ноги, пропали зря.

Военный оркестр играет гимн "Усеянное звёздами знамя". Солдаты отдают честь. Публика с отрешённым взглядом кладёт правую руку на сердце. Дэнни бы это понравилось.

Два солдата снимают флаг с гроба, аккуратно складывают и отдают матери со словами соболезнования. Потом его хоронят. Гроб опускают в могилу, и он глухо бьётся о мёрзлую землю. Этот звук эхом отдаётся в моём мозгу. Несколько горстей земли падают на крышку.

И полная тишина.

Дэнни? Погодите! Это всего лишь тело. Это не Дэнни. Он жив и просто ушёл. Спрятался. В могиле не он. Там всего-навсего груда мяса, обугленная до неузнаваемости. Кто же станет жить в такой дрянной оболочке?

Куда делся Дэнни?