Я напился, шатался по Тю До и на чём свет костерил прохожих вьетнамцев; я шёл от одного бара к другому, торя свой путь к реке. Вскоре меня нагнали двое из военной полиции: им вздумалось арестовать меня.
— Вы знаете, с кем связались, бля?
— Пошли, приятель…
— Вы не можете меня арестовать, парни, я вьетконговец…
Один из полицейских ткнул меня в грудь, когда я задел его по лицу. Я в ответ полез на него с кулаками. Меня свалили на тротуар, как следует отдубасили дубинкой и защёлкнули на руках наручники.
— Я ПЕРЕРЕЖУ ВАМ ГЛОТКИ, УРОДЫ! ПРОЩАЙТЕСЬ С ЖИЗНЬЮ! Я ВАС CUKADAU! — гавкал я.
Я провёл ночь на губе, а на следующий день 1-ый сержант штабной роты Уиллард Йохансен вытащил меня и устроил выволочку. Командир опять определил мне 15-ю статью: две недели дополнительных обязанностей, запрет покидать казармы и понижение в звании до рядового.
Говно какое.
Ещё прилепили статью 91 за «создание негативного впечатления у сайгонцев». Командир приказал мне испечь эссе в две с половиной тысячи слов на тему, почему американские военнослужащие за рубежом должны производить благоприятное впечатление на местное население, почему они должны быть посланцами доброй воли от Америки Распрекрасной, самой замечательной страны в мире и во всей грёбаной Вселенной!
Мне было всё равно. Я с чувством и толком провёл эти недели в казарме. В свободное от службы время тискал мамасан, которые чистили нашу обувь, пил хороший скотч и слушал рок-н-ролл по армейскому радио.
В отделе я продолжал наседать на сержанта Темпла с просьбой отправить меня на передовую. Он оставался непреклонен, но мой план попасть в боевую часть потихоньку продвигался.
Через две недели я снова был свободен. В первое же увольнение я отправился в Сайгон по барам на Тю До: из «Крейзи Клаб» в «Кинг Паб», оттуда в «Империал Бар» и «Флауэрз Бар», потом взял такси и покатил в бар «У Лайна».
«У Лайна» меня посетила бредовая идея — завести домашнее животное. Допив пиво, я отправился на поиски в бедняцкий район у реки Сайгон. Скоро я наткнулся на козлика и, закинув его на загривок, тащил несколько миль в ЮСАРВ.
По пути мне удалось проскочить мимо военной полиции: я соврал, что козёл принадлежит вьетнамской семье внутри расположения. И попёр дальше с этим брыкающимся и упирающимся созданием на спине.
Я пришёл на место уже заполночь и втащил козла в казарму. Все спали, было темно, а я был немного пьян.
Закинув козла на верхнюю койку, я стал моститься рядом. Но у того были другие соображения. Он соскочил вниз и, сопя, помчался между рядами коек, оставляя за собой широкий след из чёрного жидкого помёта.
Я побежал за ним. Загнал козла в туалет, накинул на шею аркан, подтащил к своей койке и привязал к ножке: на этот раз ему не удрать, а я наконец-то смогу уснуть, подумал я.
— Спи, Элмер, утром мы с тобой поиграем… — я погладил его по голове.
В 05.30 прозвучал подъём. Я глянул вниз: козлик Элмер исчез.
Вокруг ругались ребята по поводу дерьма. Выясняли, откуда оно взялось и что за переполох случился ночью.
Я ещё не отошёл от вчерашнего и не промолвил ни слова. Лишь про себя посмеялся. И чем дольше смотрел на оставленное Элмером дерьмо, тем смешнее мне становилось. Наконец, смех мой прорвался наружу, я сунул голову под подушку и затрясся на койке, не в силах остановиться.
— Что тут, блин, такого смешного? — спросил Билли Бауэрс.
— Ничего, — ответил я, — абсолютно ничего…
Мамасан наведут порядок. Не мне ж этим заниматься. Чёрт бы побрал этого Элмера…
Козлик перегрыз верёвку и умчался на свободу. Когда же я стал одеваться, то обнаружилось, что вдобавок он прожевал дыру на правой штанине и почти съел фуражку. От неё остался один козырёк.
Будь ты проклят, Элмер!
Другого головного убора у меня не было, а все мои прочие брюки были в стирке. Как идти на построение?
Надев пожеванные штаны и сунув зелёные трусы в карман, я отправился на утреннюю поверку, забыв при этом завязать шнурки на ботинках.
Я встал в последнем ряду и нахлобучил на голову трусы, придав им форму французского берета.
Мне так не хотелось, чтобы сержант Йохансен заметил меня.
— Не смотри на меня, не смотри на меня, не… — шептал я.
Наступила очередь отделения общественной информации, и наш командир, сержант Билл Томас из «Армейского репортёра», отчеканил, что все на месте и всё в порядке.
Сделав отметку, сержант Йохансен оторвал взгляд от журнала и вдруг вытянул шею, чтобы получше рассмотреть меня.
О нет, он меня увидел. Я пропал…
Я втянул голову в плечи, согнул колени, съёжился и попробовал спрятаться за спиной впереди стоящего солдата.
Меня здесь нет, Йохансен. Ты ничего не видишь, хи-хи-хи…
Поздно. Он увидел меня, многозначительно закивал, и я заметил, как округлились его глаза: он узнал лицо под трусами.
Блин, зря я не надел резинку на голову!
— Ты, первый в четвёртом ряду, выйти из строя.
Делая шаг, я запутался в шнурках.
Йохансен приказал мне стоять смирно и смотреть на него.
— Брекк, что всё это значит?
— Значит что, сардж? — пожал я плечами.
— Ты одет не по уставу.
— Разве?
— Да.
— Я не заметил.