Кошмар: моментальные снимки

До войны почти все мы знали только хорошие времена. Мы ни в чём не нуждались — наш шарик был наполнен добрым воздухом. Но шарик лопнул, и мы получали пособие по безработице и искали работу. Наши иллюзии рассеялись. Сказки детства разом поблекли. Верить больше было не во что. И мы не верили никому, особенно политикам. Было такое ощущение, что страна, которая не смогла поддержать нас во время войны, бросила нас на произвол судьбы в мирное время. Горько было и обидно оттого, что нас использовали и предали. Мы ответили на призыв к оружию. Мы сделали работу, в которой нуждалась страна, и мы гордились своей службой. Но страна, в свою очередь, унизила нас.

Нам всего-то нужны были равные возможности, шанс реализовать свои таланты и способности. Но в новой экономике своё место найти было трудно.

На то существовали свои причины.

Мы жили в период истории, когда быть американцем было непопулярно. Знамя и униформа, слова «война» и «призыв» в 1968 году воспринимались совсем иначе, чем во время Второй мировой войны.

Мне повезло. У меня за плечами было высшее образование. У других же солдат не было денег ни на колледж, ни на какую-нибудь долгосрочную программу обучения. Им работа была нужна немедленно. Они переживали переломный этап свой жизни. 20 процентов вернувшихся домой были обучены только воевать и ничего более делать не умели. Им мешало отсутствие трудовых навыков. Другие такими навыками обладали, но не знали, с чего начинать поиски мирной работы. Ещё 20 процентов не имели аттестата о среднем образовании. И 10 процентов принадлежали к разным национальным меньшинствам.

Привыкание к мирной жизни после войны было во много раз сложнее привыкания к жизни на войне. К тому же за время нашего отсутствия родина изменилась, изменилась её экономика. Да и мы тоже…

Всё это было тяжело.

Человек оставил работу, ушёл на войну, женился, родил ребёнка — как тяжко после этого пристраиваться к очереди безработных. От этого страдает самоуважение, трещит по швам бюджет и — самое важное — рушится семейная жизнь.

С мрачным лицом и пустыми карманами, разочарованный во всём, что касается правительства и военного командования, сбитый с толку рынком труда и униженный ничтожными шансами на лучшую долю — вот вам портрет ветерана Вьетнама, едущего на междугородном автобусе из армии в Родной Город, США.

Грустно это, потому что ветераны были дисциплинированы, мужественны и целеустремлённы и отчаянно хотели получить шанс проявить себя.

*****

В июне я получил место штатного литсорудника в «Дейли Геральд», одном из пригородных изданий, принадлежащих «Пэддок Пабликейшнс»; редакция газеты находилась в Арлингтон-Хейтс, к северо-западу от Чикаго.

Три месяца мы с Мэрилу жили у её родителей, пока не встали на ноги в финансовом плане. Осенью её отец купил для нас дом в Баррингтоне.

Вот только счастья особого не было. Я был на последней стадии алкоголизма и потихоньку сходил с ума. Из Вьетнама я вернулся живым и физически здоровым, но я был разбит морально, дух мой был сломлен, и чувства мои перегорели дотла.

Я не понимал тогда, что со мной происходит.

Сегодня это называется посттравматическим синдромом, и у меня был полный набор его симптомов. Изо всех сил я старался собрать воедино расползающиеся ниточки своей жизни и приспособиться к мирной жизни.

И не мог.

Я топил в выпивке все вопросы о войне, оставшиеся без ответа, мучился от воспоминаний и изнуряющих ночных кошмаров; из-за расшатанных нервов я всего пугался и ночью не мог уснуть, если не принял на грудь изрядную порцию алкоголя.

Жизнь становилась мучительней: наши ссоры становились чаще и ожесточённее. Я выходил из себя по малейшему поводу. Например, непривычная марка кетчупа за обеденным столом превращала меня в варвара. Если меня подрезали на дороге, то моим страстным желанием было прижать обидчика к обочине, вытащить из кабины, вставить ему в глотку пистолет и нажать на спусковой крючок.

Два раза мы с Мэрилу ссорились из-за того, кому убирать дерьмо за собакой.

На ночь мы привязывали Стара в спальне к батарее отопления. И как-то раз он нагадил прямо посреди комнаты.

Мэрилу, поддерживая большой живот, скатилась с кровати и направилась в ванную. В комнате было темно и ни зги не видно. Вдруг она поскользнулась на свеженьком собачьем говне и растянулась. Включив свет, она стала орать на Стара, потом — на меня: её любимая сиреневая ночнушка была изгажена.

Проснувшись и увидев, что произошло, я рассмеялся. Так поступать не стоило, потому что беременная Мэрилу была на взводе. Она могла пораниться и вообще потерять ребёнка.

— Убери здесь всё! — потребовала она.

— Я устал, родная. Я всё приберу утром перед работой. Обещаю. Вот увидишь. Всё равно ты не встаёшь до полудня.

— Ты уберёшь всё сейчас!

— Не уберу…

— Уберёшь…

Мэрилу черпанула говно рукой и бросила в меня. Часть попала мне на голову. Часть на простыню и подушки. А часть на спинку кровати и на стену.

— А, так мы решили поиграть!

Я снял говно с лица и волос и бросил ей назад. Прямо в нос, в рот, в глаза.

— Ага! В яблочко! Выигрыш мой!