Кошмар: моментальные снимки

И не важно, что вокруг декорации из мирной жизни. Здесь он беседовал с вице-президентами банков и клерками страховых компаний, с торговцами недвижимостью и не нашедшими работы после войны неудачниками.

Он говорил, там все были на равных. Война отняла у них всё, и, в какой-то мере, это было похоже на возврат в джунгли.

Когда Билли говорит о войне, ему становится лучше. Когда не может говорить, ему плохо. Когда самочувствие улучшается, он едет в Хартфорд и шутит, что не надевал трусов с первой своей боевой операции в 1967-ом.

Если Билли — убивавший, трижды раненый, собственными глазами видевший, как во время операции «Джанкшен Сити» трупы вьетконговцев бульдозерами, как попало, сваливали в братские могилы, — может говорить о своих ощущениях, значит, он в порядке.

Если не может, значит, его ломает.

Он живёт отшельником, вдали от общества, отстранившись эмоционально от всех, даже от Кейти. Его глаза полны обиды на жизнь, сдавшую такие карты. В его душе чёрная пропасть, которую не может заполнить ни дружба, ни любовь к женщине. Внутри него идёт скрытая жизнь, о которой он не может говорить ни с кем, кроме таких же ветеранов: они были там, они могут понять.

Он раскуривает косяк — ему лучше. Он курит травку так, как я глотал стелацин и парнат — транквилизаторы и антидепрессанты.

Он курит и уходит от ужасной действительности и преследующих по утрам призраков.

Билли говорит, что, вернувшись домой, не смог приноровиться к обществу, поэтому живёт вне его: дома — как изгой — и в море — как пират.

Временами его охватывает паранойя, и тогда он спешит сравнить своё состояние с состоянием других ветеранов, чтобы удостовериться, что с ним всё нормально и он не одинок со своими бедами, как в последние годы. Тем не менее, ему по-прежнему нужен адреналин. И со своей жизнью он играет в русскую рулетку. Риск может дать ему смерть, которую, как он считает, он заслуживает за содеянное.

Билли — один из нас, один из многих тысяч солдат, которых выплюнула война. Его тоже гнетёт непреходящее сознание страшного поражения.

Билли говорит, что продолжает искать ответы на вопросы, но пока единственный ответ состоит в том, что он остался жить. Он говорил со сверстниками, которым не выпало ни ставить свою жизнь на карту, ни защищать её.

И считает, что этим людям чего-то не хватает.

Он зациклился на воспоминаниях о проведённых во Вьетнаме днях — «добром старом времени».

— Это были лучшие дни в моей жизни, Брэд. Мне их не хватает. Я помнил их и буду помнить…

Он сохранил все вьетнамские фотографии. Часть хранится в альбомах. Часть — в коробках из-под обуви. Время от времени, когда собирается подходящая компания, он достаёт старые снимки и, глядя на них, вспоминает.

— Но знаешь, Брэд, — говорит он, касаясь больной темы, — больше всего поражает отсутствие всякого интереса!

Билли обретает покой в природе: в море, лесах, солёных болотах, в рыбе, утках и оленьих стадах, бродящих на задворках его дома.

— Каждый год с началом сентября скунсы устраивают облаву на мусорные баки, а полевые мыши хозяйничают у меня как дома. На это я точно могу рассчитывать. Это тебе не люди, от людей я болею!

Выходя в море, он легко находит косяки скумбрии, потому что за ними следуют голубые акулы. А Билли считает акулу символом цивилизованного человека. И он говорит мне, что стреляет в акул из старого дробовика 10-го калибра, доставшегося от деда. Так он отдаёт долги. Его словами, квитается с обществом, вывернувшим его наизнанку…

— Я вставляю патрон с самой крупной картечью и бахаю!

Билли помнит, как после второго развода он мотался по Техасу и Луизиане, а наниматели спрашивали, случалось ли ему убивать женщин и детей и курить травку.

— Не лезьте не в свои дела! — был его ответ.

А работодатели говорили, что у него есть какая-то нехорошая черта, щербинка в душе, и предлагали прогуляться куда подальше. Поэтому Билли про себя решил, что если хочет получить работу, то нужно скрывать службу во Вьетнаме от добропорядочных хозяйчиков, которые ни черта в ней не смыслят.

— Стреляя в акул, я вспоминаю об этих идиотах. Сейчас бы они предложили мне прогуляться, — говорит он, — я б тогда зарядил свой мушкет и показал им, где раки зимуют, отправил бы их на тот свет — не сойти мне с этого места!

Продав «Призрак», Билли больше не ходил в дальние рейсы. Соль и холод Северной Атлантики сказались на зрении и скрутили руки ревматизмом.

— Просто изумительно, какой вред могут причинить годы рыбалки в ледяной воде. Целый день тягаешь сети, а к вечеру не чувствуешь рук. Они деревенеют. И теперь мне требуется уйма времени, чтобы напечатать на машинке обычное деловое письмо.

— Мои пальцы не слушаются, чёрт их дери…

Глава 49 «Бульвар разбитых надежд»