Кошмарин. Сборник рассказов

Ночью этот воин, свирепый сторожевой пёс, наперсник Виктора обычно спал, если, конечно, не имел особого приказа хозяина. Прошлая ночь не являлась исключением. Толстые стены и хорошо звуконепроницаемая дверь его спальни обеспечивали ему спокойный беспробудный сон. Так, что криков, музыки и прочего шума вечеринок хозяина он никогда не слышал. А сейчас как, впрочем, почти каждое утро ему предстояло заняться самым неприятным для него делом, а именно, уборкой. Но сначала нужно позавтракать. Затем убрать комнату для гостей. Почистить и постирать вчерашнюю, пришедшую в негодность одежду Виктора. Заменить пастельное белье. Подготовить новые вещи для будущей вечерней прогулки хозяина. И самое главное и паршивое, спуститься в подвал и избавиться от главных улик прошедшего пира.

Он, как и подобает настоящему мужчине, ни о чём и никогда не жалел в своей жизни. К числу подобных вещей относилось и то решение, которое он принял два года назад. Но для того, чтобы понять, что его подвигло к этому решению надо вернуться во времени на три года назад. Звали его Владимир Пахомов. С самого детства, Вова активно занимался различными видами спортивных единоборств. В этом списке значился и бокс, и самбо, и вольная борьба. В школе его обходили стороной даже самые буйные хулиганы, которых всегда в учебных учреждениях великой страны хватало с избытком.

Перед самой армией Пахомов влюбился в качалку. Занимался железом самозабвенно, с упоением, как и всем тем, за что брался в своей жизни. И так всегда отличаясь крупными габаритами, Владимир неистово качаясь быстро вырос до размера профи. Он стал походить на машину для пробивания стен. Как иногда называли его коллеги по спортзалу – Стенолом.

Отслужив в армии в пограничных войсках, полагавшиеся тогда два года, вернулся домой. Через месяц записался в милицию, в подразделение подмосковного ОМОНа. С девушками у него и в школе, и после всегда был полный порядок. В наследство от бабушки Володя получил квартиру на Проспекте Мира. Зарплата с премиальными устраивала. Ненормированная работа крушить бандитские челюсти и вышибать двери притонов ему откровенно нравилась. Боевая подготовка тоже. Жизнь представлялась сплошным нескончаемым удовольствием.

Беда, как всегда, пришла нежданно–негаданно. На работе Владимир стал смертельно, до звёздочек перед глазами, уставать, терять вес. За два месяца похудел на двадцать пять килограмм. Обследование показало – рак щитовидной железы. Последняя четвёртая стадия. Ощущение безнадёжности прочно прошило насквозь могильной стёжкой его жизнь. Ведя всегда здоровый образ жизни, не куря и не бухая, он спрашивал себя. – " За что мне всё это? "– И не получал ответа. С работы пришлось, конечно, уволиться. Последний месяц на ней он и так бюллетенил. Да и вообще в таком плохом состоянии он вряд ли бы вообще смог выезжать на задания или даже просто держать твёрдо в руках автомат.

Лекарства не помогали. Метастазы будто боясь куда-то опоздать стремительно поразили один за другим все главные органы. Пахомов всего через месяц после получения результатов анализов стал двуногой ходячей опухолью. Потом, в одну летнюю удушающую ночь, пришла боль. Это стало началом конца. Как он выяснил у своего лечащего врача, если ранее болезнь протекала без ярко выраженных симптомов, то страдать он начнёт только перед самой смертью за две – три недели до неё костлявой и беспощадной старухи.

Пахомова стали преследовать навязчивые мысли, водворившиеся в его голове вместе с невыносимой мукой. Каждую секунду своего бытия он терпел физическую боль и мытарства духа. Что стало для него более выматывающим – страдания тела или болезнь души, он сказать не мог. Да и никто бы на его месте не смог.

Вес тела стремительно продолжал падение вниз. Родственников у Пахомова не осталось. Поэтому возражений против пребывания в хосписе у него не имелось. Там хотя бы за тобой присмотрят и за обезболивающими бегать не придется. Ближайший хоспис находился неподалёку от метро Алексеевская. Все свои накопленные за несколько лет службы в органах сбережения он отдал за то, чтобы ему предоставили отдельную палату. Надежды у него не оставалось даже в глубине души. Ужас перед скорой могилой и страх перед вечной тьмой на вторую неделю пребывания в палате отступили на второй план перед нарастающей дёргающей, грызущей, ломающей весь организм болью. Обезболивающие уколы, практически перестали помогать. Кому он только не молился, кого он только не призывал. И на фоне страданий, звал настолько отчаянно и громко, что его услышали.