Кошмары

Оказалось, я прав. Кларимонда корила меня за то, что я бросил ее одну в минувшую пятницу. Пришлось просить прощения, и я признал, что с моей стороны это было глупо и некрасиво. Она меня простила, и я дал клятву, что никогда больше не отойду от этого окна, и мы целовались, долго прижимая губы к стеклу.

СРЕДА, 23 марта.

Теперь я знаю, что люблю ее. Так должно было случиться, и сейчас я проникнут ей весь, до последнего фибра. Вероятно, у других людей любовь протекает иначе – но разве из тысяч миллионов найдутся две похожие головы, пара одинаковых ушей, две идентичные одна другой ладони? Все мы разные, потому-то и одна любовь не повторяет другую. Моя любовь – странная, мне это хорошо известно. Но разве от этого она менее прекрасна? Да ведь только благодаря ей я почти что счастлив.

Если бы только я не был так напуган. Иногда мой ужас дремлет, и я забываю о нем на несколько мгновений, потом он просыпается и не оставляет ни на миг.

Страх подобен бедной мыши, пытающейся вырваться из колец могущественной змеи. Просто подожди немного, бедный грустный мышонок. Очень скоро змеиная любовь поглотит тебя.

ЧЕТВЕРГ, 24 марта.

Я сделал открытие: не я играю с Кларимондой – она забавляется со мной.

Вчера вечером я думал, как всегда, о нашей игре. И вот я записал себе пять новых путаных комбинаций, которыми хотел удивить ее на следующее утро; каждое движение под своим номером. Я заучил их, чтобы суметь проделать как можно быстрее, сперва – в прямой, а после и в обратной последовательности. Потом порядок усложнился: сначала шли жесты только по четным номерам, потом – только по нечетным, и все первые и последние движения каждой из пяти комбинаций – под конец. То была кропотливая работа, но очень духоподъемная, ведь так я сближался с Кларимондой, даже не видя ее. Я тренировался часами, и наконец все пошло как по веревочке.

Сегодня утром я подошел к окну. Мы поклонились друг другу, и игра началась. Просто невероятно, как она меня понимала, как почти моментально проделывала все то же, что и я. Ненадолго меня отвлекла уборкой горничная; когда я возвращался к окну, взгляд мой упал на листок бумаги, на котором я отметил свои комбинации. И тут я понял, что не исполнил сейчас ни одной из них.

Сила ушла из ног. Я ухватился за спинку кресла и упал в него. Не веря своим глазам, я раз за разом перечитывал написанное. Однако ошибки не было: я проделал у окна целый ряд разнообразных жестов – и ни один из них не был моим собственным!

И опять вернулось это ощущение, будто где-то какая-то дверь раскрывается настежь. Это дверь в ее квартиру. Я стою перед ней и пристально гляжу, но ничего не вижу – всюду один пустой холодный мрак. Я знал, что если выйду, то спасусь; и даже осознавал, что могу уже идти. Несмотря на это, я остался. У меня было определенное чувство: ты ухватился за тайну. Держи ее крепко, обеими руками. Когда тайна раскрыта – она у тебя на ладони. Париж твой, ты завоюешь его!

Теперь уже я едва ли вспоминаю об этом чувстве. Тайны, загадки, расследование… теперь я чувствую только свою любовь, а с ней – тихий томительный ужас. Но тогда оно вполне придало мне сил. Я еще раз перечитал свою первую комбинацию движений и заучил каждое из них. Потом я вернулся к окну. Я строго следил за тем, что делал, и не выполнил ни одного из придуманных мной маневров – как ни крути! Вместо того, чтобы потрогать нос указательным пальцем, я ткнулся лбом в стекло. Вместо того, чтобы постучать кулаком по подоконнику, провел ладонью по волосам.

Итак, было несомненно, что не Кларимонда подражала мне, a скорее я повторял то, что делала она. Итак, я, столь гордившейся своим влиянием на ее мысли, именно я нахожусь всецело под ее контролем. Но эта власть так легка, так воздушна, что нет ничего на свете, что влияло и правило бы столь благотворно.

Я предпринимал и другие попытки. Прятал обе руки в карманы, твердо намеревался не шевелить ими и пристально смотрел на нее. Я видел, как она поднимала руку, улыбалась и слегка грозила мне указательным пальцем. Я не двигался. Чувствовал, как моя правая рука старалась подняться из кармана, но крепко цеплялся пальцами за подкладку.

Потом, через несколько минут, пальцы все же медленно выпрямлялись, и рука шла из кармана вверх. Я грозил ей пальцем и улыбался. Казалось, что совсем не я делаю это, а посторонний, за которым я лишь наблюдаю.

Нет-нет, все не так. Я, именно я это делал, а кто-то за мной наблюдал. Кто-то сильный, стремящийся выяснить какую-то истину.

Но как этот кто-то может быть мной? Да какое мне дело до разгадывания каких-то дурацких тайн? Я здесь только для того, чтобы выполнять то, чего хочет она, Кларимонда. Моя любимая. Моя пугающая.

ПЯТНИЦА, 25 марта.

Перерезал телефонный провод. Комиссар достаточно надоел мне. Так досадно, когда он прерывает мои занятия на самом интересном месте.